Александр Бушков - Пиранья. Книги 1-23

Не было удивительного в том, что Мазур уложился в каких-то четверть часа, если считать и время, потраченное на иные подробности, мимо коих Герберт все-таки не прошел. Но это были опять-таки не те подробности, с точки зрения Мазура. Совсем не те, что обязаны в первую очередь интересовать контрразведку, прилежно взявшуюся проверять своего офицера, две недели болтавшегося где-то в опасной безвестности и, черт его ведает, вдруг да перевербованного-таки агентами империализма, так и шаставшими вокруг…

– Достаточно, – сказал господин Герберт совершенно бесцветным голосом. – Кирилл Степанович, подождите, пожалуйста, в коридоре пару минут…

Ничего не понимая, Мазур послушно вывалился в коридор. Не особо раздумывая, сунул в рот сигарету – благо стоял рядом с пожарным щитом, и пепел можно было стряхивать в красное конусообразное ведро. По сравнению с прочими его неприятностями курение в не отведенном для этого месте было детским прегрешением…

Он успел выкурить целую сигарету и дожечь до половины другую, когда дверь каюты распахнулась. Вышел Лаврик, держа в пригоршне все, что Мазур вывалил на стол. Протянул ему, поторопил не допускавшим возражений тоном:

– Пихай барахлишко по карманам и пошли живенько… Кому говорю? Время не ждет…

Мазур рысцой припустил за ним, недоумевающе распихивая по карманам все, чем обогатился за две недели странствий. С маху отперев дверь своей каюты, Лаврик влетел туда бомбой, пропустил Мазура, щелкнул замком. Выхватил из маленького холодильничка банку кока-колы, рванул кольцо так, словно это была граната, коей следовало успеть ошарашить оказавшийся в двух шагах вражеский танк, жадно глотнул, пролив половину на белоснежную рубашку. Перебросил вторую банку Мазуру. Увидев, что тот медлит, тихонько рявкнул:

– Не дури, нормальное пойло, без всяких там… Короче… Везет тебе, ангел мой, как утопленнику, уж прости за дешевый каламбур. Я не говорю, что обойдешься вообще без проверки, без этого нельзя, сам понимаешь, но эти забавы оставим на потом… Надо возвращаться. К прежним делам, к твоей деловой красоточке. И продолжать, как ни в чем не бывало. Ну что ты на меня таращишься? Отвык за две недели от ридной мовы? Возвращаешься назад и продолжаешь работать на эту кису. К чему отказываться от пятисот баков в день и маячащего на горизонте процента?

– Шутишь?

– Я похож на шутника? – сквозь зубы процедил Лаврик.

Мазур присмотрелся. Лицо у дражайшего Константина Кимовича было сосредоточенное, злое, даже побледневшее чуточку, а сузившиеся глаза можно было использовать вместо холодильника. Какие там шутки, перед ним был классический Лаврик-на-тропе-войны…

Мазур молча мотнул головой.

– То-то, – сказал Лаврик, шумно дохлебав остатки идеологически невыдержанного напитка. – Везет тебе… и всем нам везет. Товарищ господин Герберт только что особо подчеркнул: в случае положительного результата не то что без скрупулезной проверки обойдешься… Тот, кто покажет в этом забеге лучший результат, сиречь станет главным виновником обретения капсулы, не исключено, может рассчитывать не просто на бляху. – Лаврик большим и указательным пальцами правой руки отмерил некое пространство на левой стороне груди шириной всего-то в четыре-пять сантиметров. – Понял? Звезда, дурило… Еще не обязательно, но определенно не исключено. Это личное высказывание самого… Ты понял?

– Ага, – ошеломленно сказал Мазур. – Леонида… Тьфу ты!

– Какой там Леонид, балда! Забыл, что у нас уж две недели, как Юрий Владимирович? – Лаврик воровато оглянулся на дверь. – Который, в отличие от Леньки, руководит, пребывая в полном сознании… Герберт получил вчера обширную шифровку. Личные указания, ясно? Любой ценой, во что бы то ни стало… в общем, сам знаешь все расхожие штампы, которые в таких случаях высыпает на голову начальство. Штампы-то штампами, но выполнять все приходится скрупулезнейше… Между прочим, мы мотались проверять совершенно дохлую информашку, от которой за версту пахло пустышкой. Так и оказалось. Все с самого начала знали, что это лажа, но от отчаяния хватались за любую соломинку. Ибо с заоблачных высей с грохотом обрушились молнии и громы. Велено было, понял?

Мазур, наконец, решился распечатать банку. Жадно глотнул. Уныние и апатия как-то незаметно отступили. Ощутив прежнюю ясность мышления, он поднял глаза на застывшего напротив, напряженного Лаврика и тихо, с расстановкой спросил: