Александр Шувалов - Оживший

Нашего сокамерника арестовали на третий день после этого непотребства и предъявили обвинение в разработке и непосредственном участии.

— Почему, спрашиваю, я? А те в ответ, а кто же еще? — Виктор отслужил двадцать семь лет в ВДВ, из них пять — в должности командира отдельной роты разведки воздушно-десантной дивизии.

— Действительно, кто же, кроме тебя.

— Во-во, представьте, говорят, ваше алиби. Запросто, отвечаю, если бы я вдруг вздумал грохнуть этого вашего, — он в трех словах, очень по-русски, пояснил, кого именно, — то взял бы и грохнул, а не занимался всякой, — и сказал, чем не занимался бы.

— А они?

— Не скромничайте, говорят, действовали, говорят, профессионалы, а вы — как раз он и есть. Я им пытаюсь объяснить, что оформить этого перца — плевая задача для солдата второго года службы, а они…

— Что?

— Назовите, говорят, сообщников, вам зачтется.

— А ты?

— Послал их, — и сказал куда… — На суде вся эта байда, ясное дело, рассыпалась, как армия при Горбачеве. Освободили, а через полгода опять замели. Открылись, видите ли, новые обстоятельства. Сижу теперь здесь и трясусь.

— Не понял.

— А хрен ли тут понимать? Если признают виновным, не отмоюсь. Свои же потом засмеют. А я, между прочим, Афган прошел, Анголу, обе Чечни и еще кое-что. Ур-р-роды! — с чувством произнес он, и мы пошли поднимать гантели.

В такой милой компании время потекло быстрее. Антон целыми днями что-то читал, делал записи, зачеркивал и опять писал. Мы с Виктором усиленно тренировались, готовясь к предстоящей внутрикамерной спартакиаде. По вечерам все трое, собираясь за общим столом, гоняли чаи, смотрели телевизор или просто беседовали «за жизнь». Четвертый сокамерник целыми днями валялся на койке, извините, шконке, укрывшись одеялом с головой.

Его подселили к нам через пять дней после меня. Пузатый мужик в костюме олимпийской сборной России вошел в камеру, немного постоял у входа, потом прошел и брезгливо присел к столу. Мы переглянулись. Это ухоженное личико промелькнуло перед нами пару часов назад в утренней программе новостей.

Молодой, можно сказать, юный, по армейским меркам, генерал строительных войск. Был взят за мягкие части тела по обвинению в склерозе (выбивал себе, любимому, в родном управлении квартиру, тут же ее продавал и забывал об этом. И так целых восемь раз) и превышении служебных полномочий. Потребовал у подчиненного сто пятьдесят тысяч за продвижение по службе. Тот пересчитал заначку и понял, что такую уйму деньжищ ему не поднять, а потому поскакал в органы. Генерала побрали прямо в момент получения конверта с мечеными банкнотами.

— Добрый вечер. — Наш старший, Виктор, подошел к страдальцу и протянул руку: — Давай, что ли, знакомиться.

— Заткнись! — нервно бросил тот. — Не хватало еще…

Вернувшись с допроса, генерал устроил охране сцену у фонтана. Настаивал на немедленном переселении из «этого бомжатника» в более приличное место, скандалил, орал, чтобы ему принесли наконец хьюмидор и телефон прямой связи с Министерством обороны. На следующее утро он таки получил по пузу от Виктора за хамский отказ поучаствовать в уборке.

— Да пошел ты на… — и тут же согнулся, а когда продышался, взялся за веник. Рука у Витюши тяжелая.

Со второго допроса генерал вернулся весь в соплях. Рухнул на шконку и заорал: «А-а-а-а!» Голосил часа два, пока снова не заработал, на сей раз персонально от меня, в репу, после чего плакал беззвучно, изредка чуть слышно повизгивая. В камере, знаете ли, не принято вмешиваться в личную жизнь друг друга. Можно петь, плясать, рыдать и наслаждаться, заниматься любовью с самим собой или еще с кем-нибудь, сводить счеты с жизнью, короче, творить все, что угодно, но тихо, не мешая соседям.

Меня тоже вызвали на допрос. Просто зашли, скомандовали: «Руки за спину! Пошел!» — и повели.

— Добрый день, — хрипло проговорил помятый после вчерашнего, лысый, морщинистый мужик раннего пенсионного возраста. Достал из портфеля бутылку с водой и принялся жадно пить из горлышка.

— Добрый день, гражданин следователь, — вежливо ответил я, потирая свободные от оков руки. В кабинете было прохладно.

Волков поднял глаза от бумаг.

— Ну?

— Как любил говорить последний президент СССР, наметились подвижки.

— А подробнее?

— Ребят перевели из одиночек в общие камеры. Устроились нормально, получают передачи, делают зарядку, читают книжки, короче, все путем.