— Не боялся… Знал, что выживу.
— Ты едва не умер от потери крови. Врачам пришлось немало постараться, чтобы вытащить тебя с того света. Буквально за хвост! Я распорядился, чтобы за тобой был достойный уход.
Аверьянов отчетливо вспомнил наставленные в грудь стволы карабинов, субтильного лейтенанта, стоявшего немного в стороне. Припомнил, как тот яростно рубанул рукой, разделив его прежнюю жизнь на две части: то, что было до расстрела, и то, что составляло после.
— Спасибо.
— Это ты не мне должен сказать, а врачам, у тебя будет для этого возможность. Но теперь ты мой должник.
— Что я должен сделать?
— Ты должен пройти специальную программу в разведывательной школе.
— А что дальше?
— А там посмотрим, как тебя использовать дальше. Как тебе мое предложение?
— Разве у меня есть другой выбор?
— Ты быстро соображаешь. Для вчерашнего покойника… Я в тебе не ошибся.
— Я согласен. Должен же я как-то отблагодарить вас за свое спасение.
— Кем ты был до войны?
Проснулся немец, лежавший на соседней койке, и с интересом вслушивался в разговор. Видно, русский большая птица, если его навещает офицер «Абвера».
— Моя семья держала лавку… Но главное мое ремесло — резчик по дереву, это у меня получалось лучше всего. Любил вырезать птиц. Мы их называем «берегинями».
— Откуда ты родом?
— С Вологды.
— Вот как… Это хорошо, — одобрительно кивнул майор.
— У нас в Вологодчине едва ли не в каждом доме висит такая птица.
— Для чего нужна эта «берегиня»?
— Она оберегает от беды. Хранительница домашнего очага.
— Вот как только разобьем Советы, будешь вырезать своих птиц, сколько захочешь. Кстати, а что это за рисунок? — Майор вытащил из кармана сложенный вчетверо листок и, развернув его, положил на покрывало.
Обыкновенный блокнотный лист, на котором химическим карандашом был нарисован профиль красивой молодой женщины. В некоторых местах рисунок был подпорчен капельками воды, контуры лица расплылись, но в каждом штрихе чувствовалась рука настоящего мастера. Края листка заметно пообветшали, а на месте сгибов имелись белые полосы, слегка портившие рисунок. Но было понятно, что этот клочок бумаги берегли, как настоящую ценность. Вещица хранилась в верхнем кармане гимнастерки, застегнутом на металлическую пуговицу, там, куда обычно кладут самые важные документы.
Михаил оторвал от одеяла ослабевшую руку и потянулся к листку:
— Где вы взяли этот рисунок?
— Ты его держал в кулаке, когда тебя расстреливали. Понял, что этот рисунок тебе дорог, вот, решил сохранить.
— Я его вытащил из кармана перед самым расстрелом. Это и есть моя Берегиня, — осипшим голосом произнес Михаил.
— А кто эта женщина?
— Мой ангел-хранитель… Теперь все будет хорошо.
— Хм, вижу, что ты лучше меня знаешь. Кстати, теперь я буду называть тебя Филином.
— Почему?
— Ты выбрался из тьмы, парень. Без колдовства здесь не обошлось, — ответил Гемприх-Петергоф и, кивнув на прощание, вышел из палаты.
Глава 4. Женщины — существа таинственные
Майор Гемприх-Петергоф внимательно рассматривал светловолосую девушку, сидевшую напротив. Своими внешними данными она вплотную приближалась к арийским стандартам: высокий рост, светлые пушистые волосы, глаза — темно-голубые, а еще она великолепно знала немецкий язык. Но самое главное, происходила из местных фольксдойч, что давало ей право на работу в полевых борделях.
Недостатка в претендентках не было, более того, существовала даже некоторая конкуренция, немки проявляли невиданный патриотизм и шли в бордели едва ли не массово, чтобы оказаться сопричастными к победам вермахта. Но своими впечатляющими формами Гертруда оставила позади многих своих соперниц. Впрочем, за те преимущества и вознаграждение, что предлагал Третий рейх, стоило побороться: девушки получали весьма высокую зарплату, усиленный пищевой паек и некоторые дополнительные преференции, которые значительно облегчают обычную жизнь.
Гертруда «трудилась» в офицерском публичном доме, а прежде работала в фельдфебельском, куда нередко заглядывал и Филин. У него с ней образовалось нечто вроде доверительных отношений, что весьма интересовало майора, который хотел о каждом своем воспитаннике знать все.
Сам майор Гемприх-Петергоф тоже не брезговал услугами офицерских проституток. В таких борделях служили исключительно немки, выросшие на исконно германских территориях — в Силезии, Баварии, Саксонии, Пруссии… Каждая из них была не ниже, чем метр семьдесят пять, непременно светловолосая, с голубыми или серыми глазами и обладала хорошими манерами. Все проститутки входили в Немецкий союз женщин и Ассоциацию немецких девушек «Вера и красота» и служили в борделях исключительно добровольно. Но самое забавное заключалось в том, что все они всерьез верили, что своей так называемой «работой» поднимают боевой дух солдат и офицеров.
Читать дальше