Владимир Колычев: Тюрьма, зачем сгубила ты меня?

Это был высокий лет тридцати пяти мужчина в дорогой черной куртке из стриженой норки и в кепке из того же меха. Черные волосы, длинные узкие брови, поднимающиеся к середине широкого лба, глазные впадины большие, но сами глаза маленькие, неприятного водянисто-голубого цвета. Тонкая перегородка чуточку искривленного носа с крупными ноздрями. На нитевидных губах благодушная улыбка, а в глазах беспокойно-тревожное ожидание.

– И что дальше? – настороженно спросил Сизов.

Сознание оставалось в напряжении, а мышцы тела он расслабил. В раскрепощенном состоянии легче отразить удар.

– Разговор есть, товарищ майор, – еще шире улыбнулся мужчина.

Андрей всматривался в незнакомца. Взгляд у него закрытый, белые зубы. Черты лица суровые, а кожа свежая, здорового цвета, ухоженная. Едва уловимый запах дорогого мужского парфюма. Лицо выбрито до синевы, мелкий порез от бритвы заклеен, но не газетой, а специальным пластырем под цвет кожи… Нет, на уголовника он не похож.

– Пожалуйста.

Андрей протянул ему свою визитку.

– Сегодня запишитесь на прием, а завтра ко мне в кабинет, с пятнадцати до семнадцати…

– Ну зачем же так официально? – улыбнулся мужчина. – В кабинете по душам не поговоришь. А разговор сугубо конфиденциальный… Нас интересует подследственный Горбушин Василий Власович.

Сизов молча пожал плечами. Нет ему дела до интересов незнакомца.

– Хотелось бы видеть его в отдельной камере, без уголовных соседей, в спокойствии и безопасности.

– Чтобы вам его там увидеть, надо сначала в изолятор попасть, – усмехнулся Андрей.

– Мне там делать нечего. А Василий Власович уже там. И ему нужно создать условия. Вы могли бы посодействовать. Вознаграждение – двадцать пять тысяч в европейской валюте. Согласитесь, это не так уж и мало. За такую сумму и побег можно организовать…

– Вы еще в изолятор не попали, а уже о побеге думаете. Побег не обещаю, а одну камеру с вашим Василием Власовичем организую.

– Вы не понимаете, – нахмурился мужчина.

– Я все понимаю. Вы предлагаете взятку должностному лицу.

– Это не взятка, это вознаграждение… Двадцать пять тысяч евро. Вы пешком ходите, а могли бы ездить на новенькой иномарке. Не так уж много мы от вас требуем – всего-то создать условия…

– Нет.

– На вашем бы месте я хорошо подумал.

– Нет.

– Напрасно.

Андрей повернулся к просителю спиной. Еще не совсем рассвело, недалеко светил фонарь – незнакомец отбрасывал смутную тень. На эту тень и покосился Сизов, делая шаг вперед; если вдруг мужчина попытается ударить его в спину, он успеет уклониться.

Но незнакомец не нападал. Андрей прошел метров тридцать-сорок, обернулся. Мужчина стоял на том же месте, в руке у него дымилась сигарета.

Еще на контрольно-пропускном пункте Сизов получил информацию о происшествиях за ночь. Стрельба в карауле и смерть заключенного в общей камере. Доложил ему об этом дежурный помощник начальника изолятора.

Саша Лыпарев как был, так и оставался старшим оперуполномоченным, и в звании его не повысили, хотя должность позволяла. Но это парня мало волновало. Он служил по принципу «солдат спит – служба идет». Его интересовала не карьера, а выслуга лет. Одиннадцать лет он отслужил в рядах Вооруженных сил, почти шесть в следственном изоляторе, где месяц шел за полтора. Тридцать четыре года парню, и летом этого года его стаж составит двадцать лет, что даст ему право на военную пенсию. Саша не скрывал, что на этом его служба закончится. А начальник изолятора, в свою очередь, не скрывал, что не особо жалует такого подчиненного. Именно поэтому, после того как майор Каракулев ушел на повышение, исполнять его обязанности назначили не Лыпарева, а Сизова. Его же и утвердили в этой должности, представили к очередному званию. А Сашу прокатили.

– Рябкова переклинило, – флегматично улыбнулся Лыпарев. – Человек, говорит, бежал. А не было никого. Ни один датчик не сработал. Да и не мог он через полосу перескочить…

– Может, померещилось? – вслух подумал Андрей.

– Может, и так, – равнодушно пожал плечами Саша. – Но на это одиннадцать патронов не спишешь.

– Разберемся. С трупом что?

– Утром просыпается, а голова в тумбочке.

– Я серьезно, – нахмурился Сизов. Не в том он был сейчас настроении, чтобы шутить.

– Ну, голова на месте. И не проснулся… Утром, подъем, а он лежит. Трясти стали, а он готовенький…

– Фамилия, номер камеры?

– Горбушин. Двести четырнадцатая.

Знакомая фамилия резанула слух.