Александр Новиков - Охотник

Высокий толстый негр с нашивками капрала вышел вперед и сказал:

– Слушай сюда, суки. Сейчас снимем с вас железо. По одному пойдете в зону… там вас сожрут, потом вые…ут. Тьфу, наврал! Сначала вые…ут, потом сожрут… если у кого-то из вас есть родственники, готовые заплатить выкуп – шаг вперед… Эй, ты, белое дерьмо! Ты чего стоишь? У тебя что – нет сучки, которая отстегнет маленько капусты? Что молчишь?

Капрал подождал несколько секунд, но шаг вперед так никто и не сделал.

– Итак, все ясно: никому вы на хер не нужны, суки. Если б было кому за вас заплатить, то вы бы сюда не попали. Все сливки всегда снимают пидорасы в столице, а к нам попадают одни нищие.

Капрал потерял всякий интерес к заключенным, отдал своим команду. Два негра неторопливо двинулись к сараю. Спустя полминуты из-за сарая донесся звук двигателя, рыча выкатилась гусеничная боевая машина. Она была сильно похожа на французскую бээмпэшку АМХ, но чем-то от нее отличалась… Гурон понял, что следы гусениц, которые он принял за тракторные, оставлены этой БМП. Машина остановилась, выбросила густой клуб пахнущего соляркой дыма. Повернулась башня, нацелилась на ворота стволами автоматической пушки и пулемета.

– Жуан, снимай с них железо, – сказал капрал.

Мелкий с зубилом и молотком взялся за работу… скрипнули, приоткрывшись, ворота… заорала сирена, залаяли псы, бээмпэха повела стволом.

– Первый – пошел!

– Второй – пошел!

Мелкий отомкнул кандалы на ногах Гурона, скомандовал:

– Третий кусок говна – пошел!

Гурон подошел к воротам… остановился…

– Пошел, пошел… дерьмо белое!

Он вошел в щель, ворота за ним сразу закрыли… смолкла сирена. За воротами была узенькая тропинка. Он прошел по тропинке метров пять, наткнулся на первый скелет… на второй…

Из леса навстречу Гурону вышли шестеро негров. Все с дубинами и копьями – заостренными бамбуковыми стволиками. Первым шел высокий мощный негр в фетровой шляпе с ярким пером и с длинным ножом на боку. Гарда выдавала в ноже обломок сабли. Гурон остановился, негры тоже. Тот, что в шляпе, восторженно хлопнул в ладони и сказал:

– Белый! Чтоб я сдох – белый! Ох, давно я не ел белых.

В идиотской шляпе он выглядел почти комично.

– Иди сюда, сладенький, иди, – почти ласково позвал Шляпа. Остальные, стоя за его спиной, скалились, сверкали глазами. По большей части они были молоды – не старше тридцати, все крепкие, мускулистые… В лесу раздался чей-то крик – страшный, наполненный смертным ужасом… захлебнулся, стих.

Вот так, подумал Гурон, вот так… хорошо, если убьют сразу. А если не сразу? Если сначала они меня…

Руки и ноги Гурона были свободны от цепей и кандалов… впервые за те три месяца, как он попал в плен. Он очень долго ждал этого момента и уже не верил, что такое когда-нибудь произойдет… впрочем, он вообще не рассчитывал остаться в живых.

Но вот и произошло. Вот ты стоишь – живой и свободный от цепей… живой и свободный… что ты будешь делать?

Он внимательно осмотрел ухмыляющиеся лица и принял решение. Он сделал шаг назад… еще один… и увидел на земле толстую суковатую палку. Он наклонился и поднял ее… выпрямился… улыбнулся и сделал шаг вперед. В его поведении не было ни капли никчемного героизма, был только трезвый расчет: лучше погибнуть в бою, чем быть изнасилованным… Гурон улыбнулся и сделал шаг вперед. Негры удивленно загомонили, а Шляпа хлопнул себя по ляжкам и рассмеялся.

…Он погиб первым – Гурон обрушил на его голову свою дубинку. От удара сук переломился, в руках у Гурона остался короткий острый обломок. Гурон воткнул его в горло главаря, отшвырнул тело в сторону, одновременно выдернул длинный нож из ножен на поясе трупа. А с ножом-то всяко веселее. Гурон закричал по-русски: э-эх! Приходи, кума, любоваться! – и пошел вперед.

Он очнулся, когда его, связанного, несли на шесте в глубь острова. Он сразу вспомнил, что точно так же несли его "Золотые Львы", зарычал от бессилия, закричал по-русски матерно, зло… его сильно ударили по голове, и сознание вновь померкло.

Второй раз он пришел в себя в Храме… впрочем, тогда он не знал, что это Храм. Он лежал на ворохе пальмовых листьев и, кажется, слышал чьи-то голоса. Слов было не разобрать, они сливались в монотонное: бу-бу-бу… Гурон констатировал про себя: жив. Констатировал механически – без радости или сожаления. Сейчас он был не способен радоваться или сожалеть. Он попытался встать и не смог.

Несколько дней Гурон находился между жизнью и смертью. Он просыпался и засыпал вновь, метался в бреду… в бреду он видел какие-то странные лица и даже разговаривал с кем-то.