Александр Ольбик - Дикие пчелы на солнечном берегу

…Беженец чуть было не заплакал от бессилия, когда за домом раздалась пронзительно агрессивная речь.

Через несколько мгновений во двор ввалились два немца. Первый, в нахлобученной чуть ли не до самых губ каске, подскочил к Карданову и дулом автомата оттеснил его к стене дома.

— Паризан! Паризан… — злорадно сипели губы-жгуты, а руки с силой вдавили ствол автомата в грудь беженца.

— Какой я тебе партизан, укуси тебя муха… Я мирный житель, — отбояривался от немца Карданов.

Он кинул взгляд на второго фашиста и увидел его со спины: кривые, словно у пса-боксера, крепкие ноги, поддерживающие короткое узкое туловище. Он стоял лицом к хлеву и короткими очередями крестил дверь, ведущую на сеновал.

Отстрелявшись, кривоногий отправился в клеть.

— Паризан, — как бы пробуя на вкус чужое слово, повторял тот, что припер Карданова к стене.

Из клети вышел длинноногий с решетом, до половины наполненным сухим горохом. Несколько горошин он уже катал во рту, и одна из них нехорошо потревожила коренной, сгнивший на войне зуб. Гитлеровец чертыхнулся и, изо всей силы поддав сапогом по корзине, вышел за ворота.

Волчонок обмер, вжался в траву, но при этом не отрывал глаз от бородача. Ромка отчетливо видел, как залепленный грязью сапог врага намеренно жестоко впился каблуком в босую ногу Луки и крутанулся на нем. Словно раздавил окурок. Ромке было страшно, но еще больше ему было жалко Карданова. Он видел его быстрые обреченные взгляды, выбившуюся из-под ремня и почти до самой шеи задранную стволом автомата рубаху.

У Волчонка сухостью стянуло язык и, вопреки обыкновению, ни одна капля слюны не упала с его губ. Страх и беспомощность слились и перемешались в нем. И родили всего-то жалкий всхлип, нюню, ибо на большее в тот момент его душа была не способна. Но во дворике, где отсчитывались мгновения еще одной жизни и где повелевала зловещая безнадежность, его всхлип прозвучал гласом небесным — таинственным, вспарывающим слух рваным осколком. Немец, обманутый этим тоскливым непонятным звуком, отвлекся от Карданова и оглянулся. И за считанные мгновения, пока ствол автомата вместе со своим хозяином смотрел в другую сторону, Карданов успел вытереть ладонью высохшие губы и подхватить прислоненную к стене лопату. Замах был короткий, а удар оглушительный. Голова немца дернулась, и слетевшая каска обнажила белый череп, стянутый венчиком седых волос. Немец упал, но еще несколько мгновений его пальцы хватали грязевую жижицу, пока не сомкнулись в крепкий замок.

Карданов выбежал за ворота, огляделся окрест. По одной из тропинок спускался немец, ведя за собой Адольфа. В согнутой кренделем руке он нес решето с горохом.

Раздалось несколько взрывов.

Карданову хорошо было видно, как в том месте, где стоял дом Агафонова, в воздух поднялась перевернутая пирамида из земли и бревен. Возле дизелей началась, паника, беготня темно-серых фигурок.

Несколько крайних изб горело.

Когда беженец вернулся во двор, он увидел Ромку, выкарабкивающегося из корзины. Вся его фигурка была облеплена травой. Он смотрел на Карданова, но судя по отрешенности и застылости глаз, он явно его не воспринимал.

— Ромка, это я, слышь, это я — дядя Лука, — Карданов потряс его за плечо, похлопал по щекам. Посадил на крыльцо-чурбак, а сам направился к лежащему в грязи немцу. Карданов стоял над ним, вслушиваясь в далекое урчание машин, надрывно и как будто виновато буксующих в раскисшей земле.

С трофейным автоматом и торбой через плечо (беженец положил в нее отстегнутые от ремня немца подсумок с автоматными магазинами и две гранаты) они с Ромкой вышли со двора и направились вниз, к реке. У него был план — вдоль Лжи пробраться в ледины, которые тянулись почти до самого Горюшина.

Кругом пахло гарью, мокрыми травами, землей и еле уловимыми чуждыми ароматами — выхлопными газами.

Из-за ольшаника показался разрушенный дом Агафонова. Над ним сиротливо торчала обсосанная взрывами липа. На самой ее верхушке сидела ворона и, к вящему своему удивлению, рассматривала невидаль — закинутый взрывной волной костыль Агафонова.

— Ну что, Ромашка, рванем отсюда? — И не дожидаясь ответа, подхватил мальчугана на руки, прижал к себе и огромными, нечеловеческими шагами побежал в ольшаник. И с каждым шагом Волчонок все сильнее и сильнее ощущал сладостное чувство спасения. Ему казалось, что они летят быстрее птицы и нет на свете силы, способной настичь их…

Когда Верено осталось позади и запахи гари перестали тревожить ноздри, Карданов сделал привал. Посадив Ромку на поваленную ольшину и освободившись от оружия и торбы, принялся собирать ягоды. Поблизости нашел целую россыпь перезревшей черники и несколько кустиков вырвал с корнем. Обшмурыгал несколько веточек каринки. Его мучила жажда, и поэтому, походя, он слизывал скопившуюся в листьях малины влагу.