Михаил Нестеров - Особо охраняемый объект

– Вы несете ложь, сеете вражду, – продолжил Садык. – Вы снимаете одно, а комментируете совсем другое. Аллах покарал вас, когда указал мне на вашу машину с надписью «Расстреляйте нас».

Интендантская группа «Посвященных», также исполняющая обязанности квартирмейстеров, подготовила к этому времени сносное помещение в заброшенной мечети-медресе, что на окраине Каира. Интендант отряда, одетый в пыльные джинсы, рубашку с закатанными рукавами и кроссовки, сообщил Садыку, что эта мечеть-медресе построена султаном Баркуком в конце четырнадцатого века. На что Садык ответил коротко:

– Мне наплевать. – И тут же продемонстрировал свое отношение к заброшенному памятнику старины, плюнув на стену.

Он занял отдельную комнату, где еще сохранился потолок, и решал непростую задачу. Русские заложники хороши, если их содержать в России. Здесь они, по сути дела, бесполезны. Русские дипломаты, члены русской общины и прочие начнут тянуть резину, и она в конце концов лопнет – это не домыслы, а голая реальность, рассуждал Садык. Он увидел в съемочной группе «приличное пугало о трех головах».

Случайные русские заложники фактически стояли в помещении, размером с туалет в пассажирском вагоне. На третий день их вывели в коридор, заваленный отвалившимися от стен камнями, сгнившими балками, и завели в комнату, которая сказала пленникам все…

Садык пришел последним и занял лучшее место – в середине первого ряда. Прямо напротив него стояла на коленях женщина лет тридцати с небольшим. В ее глазах было выражение ужаса. Справа и слева от нее – двое мужчин, и тот же ужас в глазах.

Женщина что-то хотела сказать, но один из палачей несильно ударил ее прикладом в шею – предупреждая, что в следующий раз ударит наотмашь.

Оператор-любитель, включив камеру, занял место позади женщины. Садык подал знак своему товарищу, и тот завязал глаза широкой повязкой сначала женщине, потом мужчинам.

– Спины выпрямить, головы наклонить, – распорядился Акхавани. Ему пришлось работать с женщиной. Но пол ему был безразличен: она была и остается неверной.

Садык сделал знак рукой: «Начинай».

Акхавани зачитал по бумажке, коверкая английские слова:

– Вы похожи на останки в братской могиле: одинаковые черепа, кости, даже чудом сохранившиеся лохмотья. Мы будем убивать вас по всему миру. Вы напрасно думаете, что за вас мы попросим выкуп. Нет. И пусть об этом узнают ваши родственники, весь мир. Выкуп нам заплатят толстозадые чиновники из белых домов, парламентов. Смерть неверным. Аллах акбар!

Все трое палачей опустили «калашниковы» и разом спустили курки.

Акхавани ничего не понял, когда его стрелковое оружие дало осечку. К этому времени он сильно надавил стволом автомата в основание шеи женщины. Выстрел в это место убил бы ее мгновенно.

Боевик пришел в ярость. Он хорошо был знаком с неписаным законом предков: если ты не поразил жертву с первого раза, жертву отпускают. Но не в этом случае, был уверен Акхавани. Он, коротко замахнувшись, ударил женщину в спину. Она к этому времени упала на пол, не понимая, что чудом избежала смерти. Акхавани выдал две форсированные очереди, стараясь попасть женщине в голову и чтобы пули не срикошетили в товарищей. При этом он брызгал слюной, выкрикивал слова, которые любой, кроме его товарищей, принял бы за бред: «Шкуру, шкуру спущу!»

Садык первым встал с места. Подошел к видеокамере и выключил ее. Он поторопился покинуть помещение, где остались три трупа.

Красин, Ленарт и Поляков в управлении были известны не меньше, чем Эмерсон, Лайк и Палмер у себя на родине. Красин и Поляков сидели в кафе на Кузнецком Мосту, когда позвонил Ленарт. Красин назвал адрес заведения и, когда связь с Ленартом оборвалась, ответил на немой вопрос товарища:

– Вадим нарыл что-то по Эбелю.

Так называемое «дело Эбеля» находилось в разработке отдела контрразведывательных операций четыре месяца. Неофициально работу над ним Красин, Поляков, Ленарт не прекращали. Главная проблема – не было выхода на Анвара Эбеля. Будущий миллионер с малых лет проживал в Каире, хотя имел французские корни – его дальний родственник был французским биохимиком, профессором. И даже тот факт, что родственник Эбеля являлся с конца восьмидесятых годов иностранным членом Академии наук СССР, а позже иностранным членом РАН, все равно не давал выход на него.