Илья Деревянко - Черный старик

– Хватайте ее! – крикнул он. – Быстрее! Не дайте уйти! А то стерва подмогу приведет!

– О чем вы, Леонид Владимирович?! – вежливо спросил Владислав.

– Девчонка! Рыжеволосая!.. Убить хотела!.. Через дверь выскочила!

– Но здесь никто не проходил! – изумился Акимов. – Вам, наверно, померещилось!

Бирюков застыл как изваяние, растерянно хлопая глазами...

Пять минут назад Леонид Владимирович проснулся, словно от резкого толчка. В комнате было темно, только через щель в ставнях проникала узкая полоска лунного света. В углу потрескивал сверчок. На тумбочке возле кровати мерно тикал будильник. Бирюков собрался снова заснуть, но внезапно заметил белую фигуру, отделившуюся от стены. Он хотел закричать, позвать на помощь, однако язык не слушался. Фигура медленно приблизилась и оказалась рыжеволосой девушкой лет семнадцати-восемнадцати, одетой в белый спортивный костюм. В правой руке она держала большой остро заточенный кинжал. «Попался, сволочь!» – прошипела девица и замахнулась кинжалом, собираясь перерезать Бирюкову горло.

Страх смерти придал последнему нечто вроде мужества. Заорав что есть мочи, он швырнул в нее подушкой и вскочил на ноги.

– Я еще вернусь! – усмехнулась девица, отворила дверь и вышла в смежную комнату...

– Здесь никого не было, – повторил Миша. – И дверь никто, кроме вас, не открывал! Ложитесь-ка лучше спать!

– Нет, ребята! Я, пожалуй, здесь посижу! Сон совсем пропал!

– Рыжеволосая! – еле слышно пробормотал Владислав. – Та, в гробу, тоже была рыжеволосой!

К утру дождь прекратился, тучи рассеялись. В прояснившемся небе появилось скупое осеннее солнце. Исчезли зловещие тени и шорохи. При дневном свете дом уже не казался столь мрачным, как вчера.

Акимов с Кузнецовым завтракали на кухне. Леонид Владимирович, сославшись на головную боль, от еды отказался и, наскоро выпив кофе, закрылся у себя в комнате.

– Как самочувствие, Слава? – спросил Акимов, осторожно прихлебывая крепкий горячий чай.

– Нормально.

– Что ты ночью говорил о рыжеволосой в гробу?

– Не понимаю!

– Ты сказал: «Та, в гробу, тоже была рыжеволосой!»

– Ерунда! – отмахнулся Кузнецов. – Существует такое понятие, как псевдопамять. После рассказа Бирюкова мне просто показалось, будто девушка из сна похожа на его галлюцинацию! Усекаешь?

Миша недоверчиво хмыкнул, однако воздержался от комментариев.

– У меня было временное помутнение сознания. С каждым может случиться, но сейчас я в порядке! – добавил Владислав.

– А Бирюков?

– С ним-то как раз все ясно, – весело рассмеялся Кузнецов. – Барыга наш собственной тени боится! Знает сукин сын, скольким людям нагадил! Дрожит за свою шкуру!

– Эх, жизнь собачья! – вздохнул Миша. – Кто бы из нас лет пять назад мог подумать, что придется защищать такого вот ублюдка?!

Кузнецов ничего не ответил, но заметно помрачнел.

– Меня от его рожи мутит не меньше, чем от этих проклятых консервов, – продолжал развивать мысль Акимов. – Слушай! – вдруг встрепенулся он. – Не желаешь ли шашлычка?

– Откуда?

– Очень просто! Ты присматривай за буржуем, а я схожу в деревню. Куплю мяса или, на худой конец, курицу!

– Прекрасная идея! – улыбнулся Владислав. – Действуй...

На улице пахло свежестью, сырой землей и прелыми листьями. Холодный, промытый дождем воздух бодрил не хуже шампанского. В глубине сада лениво каркала ворона. Акимов вышел на крыльцо, по привычке огляделся и, брезгливо перешагивая через грязные лужи, двинулся по направлению к деревне.

Она располагалась в низине и состояла из трех-четырех десятков домов, большей частью деревянных и порядком обветшавших. Окна некоторых были забиты досками. В одном из дворов возилась бабка лет шестидесяти, в телогрейке и вязаном шерстяном платке.

– Доброе утро, – вежливо поздоровался Миша.

– Здравствуй, здравствуй, милок!

– Вы не скажете, у кого можно мяса купить?

– Никитин вчерась кабана зарезал. Видишь справа зеленый забор? Зайди к нему.

– Большое спасибо!

– Ты, чай, не здешний?

– Мы живем вон в том доме, – Акимов указал рукой в сторону леса.

В глазах старухи мелькнул испуг.

– Свят! Свят! Свят! – пробормотала она, торопливо крестясь, и шустро, насколько позволяли годы, забежала в свою избушку и с грохотом захлопнула дверь. Из конуры возле крыльца вылез здоровенный лохматый пес и угрожающе зарычал...

Никитин оказался крепким краснолицым мужчиной лет сорока пяти. Из-под низкого лба весело смотрели маленькие живые глазки, на губах блуждала радостная улыбка. От него сильно пахло самогоном.