Илья Деревянко - Обелиск для фуфлыжника

– Ну как? – деловито спросил он. – Вопросы есть?

«Конкретный дядя, черт бы его побрал! Не удастся потянуть резину! – с тоской подумал Елкин. – Придется раскошелиться!»

Неся какую-то галиматью о «последних, взятых в банке под проценты для выдачи зарплаты сотрудникам фирмы», Сергей Игнатьевич, сопровождаемый полуодобрительным-полунасмешливым взглядом Касаткина, нехотя поплелся к сейфу...

Вынужденный отстегивать руоповцам солидный куш, господин Елкин решил до минимума сократить расходы, но не свои личные, а сотрудников фирмы, втрое урезав им жалованье. Кроме того, он уволил всех четверых охранников, зажилив их двухмесячный заработок (зарплата в фирме «Ажур» выдавалась хотя и регулярно, но с задержкой на два месяца). Волю босса объявила ребятам секретарша, позвонив каждому домой. Сам он не снизошел, и дозвониться до него уволенные охранники не сумели. Тогда они связались с бухгалтерией, желая узнать, когда приходить за расчетом, и выяснив, что никаких денег им, оказывается, не причитается, разъяренной гурьбой понеслись разыскивать бессовестного коммерсанта.

Сергей Игнатьевич обнаружился у се-бя в кабинете, где он с невозмутимым спокойствием потягивал чаек.

– Чего надо? – нисколько не смутившись при виде разгоряченных, кипящих праведным негодованием парней, грубовато осведомился Елкин. – Вам разве непонятно объяснили?

– Непонятно, – дерзко шагнул вперед Виктор Гордеев, самый старший (двадцати восьми лет) и самый физически развитый охранник, пользующийся у остальных непререкаемым авторитетом. Остальные: Никита Костылев, Алексей Пичугин и знакомый читателю Вася Крошкин, усиленно закивали в знак подтверждения.

– Во-первых, вы вышвырнули нас за порог, не объяснив причин, – начал перечислять Гордеев, но тут же был остановлен издевательским хохотом коммерсанта.

– При-и-ичин?! О-х-ха-ха! Ну сказанул, салага. При-и-ичин! – закатывался Сергей Игнатьевич. – На хрена мне сдались такие тюфяки с гнилой соломой?! Толку-то от вас ноль! Посмотри на своего приятеля Крошкина! Вни-и-и-мательно посмотри! Этот лопух проморгал «засланного казачка» и в результате провалил тщательно спланированную операцию РУОПа! (Откровенно говоря, «засланного казачка» проморгал не только Крошкин, но и руоповцы, а также сам господин Елкин. Кроме того, он не предупреждал сотрудников фирмы о готовящейся операции «Приманка» и не давал на сей счет никаких указаний. Некоторые работники «Ажура» заметили, правда, подозрительных посторонних мужчин, сильно смахивающих на переодетых ментов, однако не рискнули соваться с расспросами к вспыльчивому, скорому на расправу шефу.)

– Нас не предупредили, – осмелился возразить Виктор.

– Молчать! – стукнул кулаком по столу Сергей Игнатьевич. – Не пре-е-е-дупрежда-а-али! – нарочито гнусаво передразнил он. – Идиоты! Вы когда в сортир идете, вас тоже предупреждать надо, чтобы, садясь на толчок, штаны снять не забыли?! А?! Видимо, нужно! Вот поэтому и уволил! За дурость да за чахлость!

– Че-е-его?! – дружно набычились задетые за живое секьюрити.

– Да, салабоны! За чахлость! – вдохновенно изгалялся Елкин. – Взгляните на распухшую харю вашего приятеля Васи! Хлипкий, сутулый очкарик уложил его с одного удара! Я ж вас, дешевок, насквозь вижу! Всегда знал истинную вашу цену! Три копейки за всех оптом, в базарный день!

Крошкин пристыженно съежился, однако далеко не глупый Гордеев, отлично понимающий всю несправедливость и абсурдность обвинений, огульно выдвигаемых работодателем, не смутился, а с затаенной яростью спросил:

– Коли вы, Сергей Игнатьевич, знали изначально, что мы гроша ломаного не стоим, видели нас насквозь, то зачем держали на работе?!

– Ради мебели! – хохотнул Елкин. – Интерьер создавал! Теперь в фирме реконструкция помещения и лишнюю мебель я того, убираю, значит! – Сергей Игнатьевич искренне восхищался собственным «остроумием».

– И зарплату вы нам платили как живой мебели? – задал вроде бы глупо-невинный вопрос Виктор.

– Точно! – не почуяв каверзы, осклабился коммерсант.

– В таком случае верните «мебели» деньги, причитающиеся за два месяца добросовестного «украшения интерьера», да разбежимся по-хорошему, – спокойно резюмировал Гордеев.

Елкин сперва остолбенел, затем чуть не захлебнулся желчной злобой. Он хотел было собственноручно измордовать зарвавшегося щенка, нет, лучше всех четверых до кучи, но вовремя вспомнил о своей травме, не позволявшей делать резких движений. Проклятый Снежок! Лишил боеспособности, скотина! Приходится терпеть наглый выпендреж всяких безмозглых кусков мяса, а впрочем... Ба! У него же имеется крыша, да еще какая! Наикрутейшая! Пусть подполковник со товарищи начинает отрабатывать полученные бабки! Зверское выражение на лице коммерсанта сменилось приторно-слащавой улыбкой.