Андрей Дышев - Чего не хочет женщина

Догадавшись, что все издательство «Престо» теперь крепко завязано на нем, Клим решил не терять времени даром и выжать из ситуации максимальное количество удовольствий. В приемной директора ожидали своей очереди на аудиенцию люди, большинство из которых, судя по гордо-потрепанному виду, были непризнанными литературными гениями. Клим пожалел, что не взял с собой диктофон, чтобы с пользой для дела коротать время в очереди. Но секретарша, узнав Клима, немедленно сообщила об этом директору, а директор тотчас попросил его зайти. В кабинете Клим стал свидетелем того, как директор выпроваживает длинного, худого, высохшего, как старое удилище, гражданина в сером плаще и широкополой шляпе. Гражданин, сжимая в кулаке курительную трубку, похожую на пистолет, мучительно подыскивал повод, чтобы задержаться, а директор настойчиво подталкивал его к двери, очень приветливо при этом улыбаясь. Решающая схватка произошла на пороге кабинета, и Клим едва успел отскочить в сторону, чтобы невольно не оказать помощь посетителю.

– Уф! – с облегчением произнес директор, когда наконец закрыл за гражданином дверь, и промокнул платком лоб. – Присаживайся, дорогой мой! Я тебя случайно не задел локтем? Нет? Какое счастье! Кофе, чай, кумыс?

– А кто это? – спросил Клим, развалившись в кресле.

– Эрект Семиструнный, – скорчил пренебрежительную гримасу директор. – Одно время читатель неплохо подсел на его бредятину, и мы выдавали приличные тиражи. Но теперь его никто не читает, все перекинулись на тебя… Какие проблемы, друг мой? Что мешает великому творческому процессу?

Клим начал жаловаться на стесненные жилищные условия, которые ухудшают своим присутствием наборщицы, и директор, слушая его вполуха, вызвал Артаусова.

– Безобразие! – строго сказал он подчиненному, когда тот появился в кабинете. – У нашего главного писателя нет нормальных условий для труда и отдыха! Почему он до сих пор ютится в двухкомнатной квартире? Почему должен стоять в очереди в туалет и жарить себе яичницу?

Артаусов, согнав все складки лица на лоб и переносицу, смотрел на директора виновато и подобострастно и при этом безостановочно кивал, как китайский болванчик. Клим понимал, что издатели разыгрывают перед ним спектакль и директор рассержен на Артаусова не больше, чем на полудохлого крокодильчика, но все равно получал удовлетворение.

– Во-первых, подыскать Климу другую квартиру, – ставил задачу директор. – Трехкомнатную… Нет, четырехкомнатную. Желательно поближе к нам. Во-вторых, нанять для него уборщицу и повара. В-третьих, в лучшем фитнес-центре приобрести для нашего друга клубную карту с ежедневным массажем, сауной, солярием и парикмахерской…

– И бассейном! – вставил Клим. – Я плавать очень люблю.

– И бассейном, – взмахнул указательным пальцем директор.

– А телохранитель? – напомнил Артаусов.

– А у меня уже есть, – сказал Клим, вовремя сообразив, что содержать двух телохранителей ему будет накладно даже с таким огромным заработком.

Директор задумался, перебирая в уме весь перечень заморочек, которыми обычно пользуются VIP-персоны. Сам он был человеком скромным, несмотря на свое стремительно разбухающее состояние, и позволял себе лишь коллекционирование вилл на южном берегу Франции и Испании.

– Что мы еще можем для тебя сделать? – спросил он.

Клим обещал подумать, но новые условия труда и отдыха оказались настолько насыщенными и увлекательными, что он сразу забыл о своем обещании. Особенно ему понравился массаж, который в четыре руки делали симпатичные, относительно одетые девушки. После такого массажа Клим некоторое время чувствовал легкий стыд и слабые угрызения совести, которые, впрочем, всякий раз бесследно проходили. Из фитнес-центра Клим возвращался в новые апартаменты, где его ждал повар, молодой узбечонок, нагло утверждавший, что он китаец по имени Дзинь-Дзяминь. Клим сытно обедал, съедая китайский плов или китайский лагман, после чего спал на широкой двуспальной кровати с тюлевыми занавесочками. Кабану, который приходил поздно вечером, Клим говорил, что весь день собирал материал на мусорных свалках, вокзалах и в грязных пивнухах. Кабан верил, жалел Клима и с плохо скрытой завистью предлагал поменяться. Две тысячи рублей, которые Клим платил ему каждый день, были для Кабана настолько большой, не умещающейся в сознании суммой, что перестали стимулировать его рвение, и в поведении Кабана стала просматриваться ностальгия по дегенерации и абстинухе. Клим заметил, что Кабан стремительно теряет интерес к чистым кафе, белым скатертям, сверкающим бокалам и вышколенным официантам, в среде которых проводил каждый вечер. И его снова неудержимо тянет на социальное дно, как камбалу на глубину. И он непременно ходил бы в мятой и грязной одежде, если бы не уборщица, которая прониклась к Кабану материнской любовью и каждое утро, пока он спал, стирала и гладила его брюки и рубашку. Клим, со своей стороны, заставлял Кабана бриться и не реже одного раза в три дня водил его в парикмахерскую.