Андрей Дышев - Клетка для невидимки

Унижение, которое нарисовал в своем воображении Бревин, было просто убийственным. У него напрочь отпала охота вызывать моторную лодку. Накинув одеяло на голову, как беженец, он снова принялся бродить по лесу. В дубовом дупле, как в кастрюле, скопилась дождевая вода, и Бревин с наслаждением высосал ее при помощи сухой соломинки.

«Хоть бы кто-нибудь вышел из игры! – подумал он. – Сдаваться вторым уже не так позорно…»

Он вышел на восточный берег, поросший тростником, и долго смотрел на соседний остров, на котором обитал пенсионер Павлов.

Это был первый дождливый день с начала «Робинзонады». Дождь был мелкий, и при полном отсутствии ветра казалось, что в воздухе висит водяная пыль. Пейзаж изменился до неузнаваемости. Поверхность озера, обычно голубая, покрытая легкими морщинками волн, сейчас напоминала огромное матовое стекло. Горизонт словно закрасили серой краской. Притихли некогда яркие, насыщенные цвета леса. Остро запахло сочной зеленью.

Ворохтин лежал на носилках в салоне «Скорой» и разговаривал по телефону с женой.

– Я улетаю в Ниццу, – сказала она, неимоверно растягивая гласные. – Буду готовить выставку модернистов. Так что ты не очень волнуйся.

– Я не буду очень волноваться, – пообещал Ворохтин.

– Ты сейчас далеко? – голосом умирающей произнесла жена.

– В Карелии…

Он не стал спрашивать, где сейчас она. Знакомые звуки посуды, телевизора, кофемолки говорили сами за себя. Конечно же, она на кухне. Готовит утренний кофе. Самое время! Первый час дня!

Ворохтин отчетливо представил себе Элю. Высокая, тонкая, болезненная, с вечными мешками под глазами, она неторопливо ходит по квартире в длинном халате, теплых и мягких тапочках, держа в одной руке пепельницу, а в другой – сигарету в мундштуке. Между ухом и плечом зажата трубка радиотелефона. В квартире вечный беспорядок, свойственный профессиональным дизайнерам. На многочисленных полочках стоят расписные пыльные тарелки, черные статуэтки, витиеватые, покрытые лаком корни деревьев и ветки, тряпичные куклы, керамические вазочки, миниатюрные копии Биг-Бена и Эйфелевой башни и прочий заграничный хлам, который Ворохтин на заре семейной жизни тщетно пытался выкинуть из квартиры. Лицо жены помятое, землистого цвета, волосы взлохмачены. Она часто затягивается, покашливает. Естественно, кофе убегает, и кухня наполняется густым дымом. Эля неторопливо снимает полупустую турку с грязной, никогда не мытой плиты, выливает в крохотную японскую чашечку остатки кофе и, стоя у окна, маленькими глотками пьет. Лохматый персидский кот шлифует ее ноги, потом беззвучно валится на кафельный пол и долго не подает признаков жизни…

– Тогда, па! – вяло сказала жена.

– Па! – ответил Ворохтин и отключил телефон.

Последний год он жил отдельно и в квартиру жены не заходил. Он знал, что несколько раз в ее доме появлялись мужчины – художники, критики, такие же странные и чудаковатые, как и она. Но ни один из них надолго не задержался.

Иногда Ворохтину становилось мучительно жалко Элю, но это было единственное чувство, какое он к ней еще испытывал.

Едва он затолкал телефон в карман безрукавки, как в машину заглянул помощник режиссера Гвоздев.

– Саркисян зовет! Четвертый остров на связь не вышел…

Ворохтин схватил сумку с красным крестом и выскочил из машины. На берегу происходило что-то необъяснимое. Одна из моторных лодок медленно дрейфовала вдоль деревянного причала, а Кира, сидящая в ней, как заводная, дергала тросик, пытаясь запустить мотор. Техники стояли на причале, размахивали руками и в один голос кричали:

– К берегу давай! Веслом греби! Веслом, тебе говорят!

Кто-то услужливо держал над Саркисяном зонтик, и Ворохтин не сразу увидел главного режиссера.

– Ничего не понимаю! – нервничал Саркисян, наблюдая за развитием событий. – Что она делает? Куда ее понесло?

Он тотчас требовательно посмотрел на Ворохтина, будто тот мог знать ответ. Чекота заботливо придерживал полиэтиленовую пленку, которой была накрыта камера, хотя сам уже вымок до нитки. Но он стоически терпел пытку холодными каплями, сползающими по его щекам на дрожащую козлиную бородку.

– Не надо заводить! Веслом подгребай! – кричали мужики с причала.

– Она что, спятила? – все никак не мог найти ответа Саркисян. – Зачем она это делает?

Тут Ворохтин догадался, что все это значило. Кира пыталась в одиночку отправиться на Четвертый остров, но не смогла завести мотор. Но почему одна?