Андрей Дышев - Миллион в кармане

– Все привез, – кивал отец Агап, боясь поднять голову и взглянуть в жестокие, пьяноватые глаза бандита.

– Ну, тоди пiшли в машину.

– А Марина? Марина здесь?

– Пiшли, пiшли! – ушел от ответа усатый и несильно подтолкнул священника в спину.

Батюшка согнул ноги в коленях и ухватился за чемодан, как за железнодорожный столб.

– Нет, мы так не договаривались, – забормотал он. – Вы сначала покажите мне Марину, а уж потом будем разговаривать.

– Да iди ти! – небрежно произнес усатый и ударил священника сильнее. – Твоя Марина жива-здорова, тебе чекае. Зараз побачишь. Зараз усе побачишь.

– Если вы меня обманываете… – беспомощно пригрозил батюшка, ковыляя со своим чемоданом по раскисшей тропинке, но больше ничего не добавил, так как не знал, как он накажет обманщика.

– Давай сюди свiй саквояж! – сказал усатый и без усилий выдернул чемодан из руки батюшки. – О, якiй тяжкий! Що там, рукопис, так?

Отец Агап ничего не ответил. Он с ужасом понял, что этот усатый, скверно пахнущий давно не мытым телом и водкой человек может сделать с ним все, что ему захочется, и условия, которые будет диктовать батюшка, будут вызывать у этого хронического грешника лишь хохот. И потому, подойдя к машине на слабеющих ногах, батюшка уже без вопросов и капризов послушно сел на заднее сиденье, лоснящееся от жира, заваленное тряпками и садово-огородным инструментом. Батюшка поморщился от боли, когда ему в спину уперлось ребро отполированного, в комьях свежей земли штыка лопаты. Усатый, чрезмерно двигая локтями и раскачивая автомобиль, сел с батюшкой рядом, а чемодан положил себе на колени.

– Яка приемна несподiванка! [6]– воскликнул водитель, такой же небритый и такой же усатый, как и его подельник, но одетый куда более нелепо – в серую телогрейку и шляпу, украшенную гусиным пером и вместо кокарды значком в виде американского флага. – Ви хто – поп але дiакон?

– Вiдчипись вiд нього, вiн нiчого не розумiе! Поiхали, нема часу! [7]– сказал второй и принялся развязывать резинку на чемодане.

Батюшка старался держаться хладнокровно, и, возможно, внешне это у него получалось, но мысли путались, а ближайшая перспектива проявлялась в виде апокалипсиса. Там, в Судаке, когда ему пришла в голову идея помочь Марине, все представлялось намного проще. Тогда ему казалось, что достаточно ему будет появиться на станции Лазещина с перевязанным пальцем и встретиться с бандитами, чтобы его душа, преисполненная высоким стремлением сеять добро, сама подсказала смелый и верный ход, который, безусловно, вынудит разбойников раскаяться в содеянном.

Крепко держась обеими руками за сиденье, отец Агап крутил головой во все стороны, глядя то на заборы, сады и хаты, мимо которых, переваливаясь с боку на бок, проезжала машина, то на руки усатого, перебирающего утварь.

– Диви, Микол, – грубым тоном, словно разбавляя отрывистыми согласными долгое, бесконечное «ы-ы-ы», сказал усатый, протягивая водителю деревянный, в серебряной оправе крест.

Водитель одной рукой отбивался от креста, которым усатый тыкал ему в лицо, намереваясь попасть в губы. Усатый, хмелея прямо на глазах, матерился, хихикал, бросал короткие, нечленораздельные слова, похожие на сдавленные междометия, и, все больше демонстрируя пренебрежение к вещам священника, рылся в чемодане уже двумя руками, роняя тонкие свечи, пузырьки и маленькие картонные иконки под ноги.

– Нема рукопису, Микол! – наконец понял он и, подняв плывущий взгляд на отца Агапа, выдохнул сквозь усы: – Де рукопис?

– Я его спрятал, – ответил священник, набрав полную грудь воздуха. – В надежное место. Сначала покажите Марину…

Он не договорил. Усатый с замаха ударил батюшку крестом по переносице.

– Да я тобi, москаль поганий, зараз всуну цей лiтак до рота!

Вскоре село осталось позади, мучители батюшки притихли. Водитель, не оборачиваясь, сквозь зубы процедил:

– Вяжи йому очi!

Усатый хлопнул себя по лбу, что-то пробормотал и вытащил из заднего кармана штанов оборванный фрагмент растянутого черно-синего носка. Отец Агап почему-то решил, что сейчас его будут усыплять при помощи эфира, и ожидание приближающегося беспамятства, которое, сродни смерти, превратит его в безвольное и бесчувственное тело, окатило его волной неописуемого ужаса.

– Тогда вы… – задыхаясь, произнес он, отчаянно дергая за дверную ручку. – Тогда вы ничего не получите… Я вам обещаю… Вы пожалеете! Да увидит бог ваши прегрешения!

– И рота йому закрий, – добавил водитель, – бо в мене ушi в’януть вiд цiеi москальскоi мови.