Андрей Дышев - Отсрочка от казни

Огонь, вырвавшийся белой струей из ствола автомата, пробил голову негра насквозь, выхватив спереди кусок лобной кости и измельчив ее, как в ступе; она дробью посекла стекло торцевой двери, ведущей к умывальнику, покрыв его желейным рельефом и ломаной молнией трещин. Джонсон обмяк, сложился и упал сразу, словно все это время он был марионеткой, а кукловод вдруг скинул крестовину и лески с пальцев.

Никто из женщин не закричал, словно сержант расстрелял всех в вагоне, и бесноватый стук колес, напоминающий соло на барабанах, которое исполнял вошедший в экстаз джаз-ударник, начал медленно сводить меня с ума.

Лицо Филина блестело от пота и напоминало воскового двойника. Он сидел на откидном стульчике, прижавшись затылком к перегородке, и, закрыв глаза, медленно говорил по сотовому телефону. Его кадык скользил под гладко выбритой кожей, словно это была какая-то паразитирующая тварь и она искала выход из горла наружу.

– Я хочу, чтобы вы поняли: у вас нет выбора. Никому не будет пощады. После каждой вашей попытки остановить поезд или же принести ему вред я буду выкидывать людей на рельсы. Когда не останется людей, я стану подрывать цистерны с радиоактивными контейнерами. В Туркмении наступит второй Чернобыль. Если вы закидаете нас бомбами, то лишь упростите мне задачу. Я вам верил, но вы загадили окна вагона. Больше верить не буду…

Девчонки замедленно корчились у поручней, словно рожали. Влад статуей замер у разбитого окна, глядя точечными зрачками на плывущую пустыню. Мила, стоя лицом к шторке, сосредоточенно расплетала веревки макраме, словно от этой работы зависела ее дальнейшая судьба. Я читал «Правила пользования пассажирскими поездами дальнего следования».

– …Что? Вы хотите решить проблему цивилизованным способом? А разве не я призывал вас к этому сегодня утром?..

Качая головой из стороны в сторону, как болванчик, и обязательно задевая всех стоящих в коридоре плечом, к Филину подошел сержант. Извинившись, Филин опустил трубку и поднял взгляд.

– Нет его, – ответил сержант. – Наверное, снайпер снял. Или сам свалился.

Филин покусывал полные губы.

– Сбежал, – с оттенком легкого сожаления произнес он. – Бросил нас на произвол судьбы.

Они говорили о бородатом. Я мысленно считал: Филин – раз, сержант – два и еще один в кабине машинистов. Всего трое. Раз, два, три. Господи, как это мало!

– Выбивай, – сказал Филин сержанту. – По одному с каждой стороны. Закрыть шторами, в них проделать прорези для глаз. Тамбуры запереть.

Сержант, укачивая остывающий автомат, пошел обратно. Я видел его лицо лишь мгновение, но так и не различил взгляда. Убийца одурел от крови и лишился остатков разума. Он двигался ровно и скованно, словно боялся расплескать чай. Его дохлое тело трансформировалось в датчик, определяющий всякое движение вокруг себя и готовый расстрелять любого из нас без предварительных угроз. Девчонки превратились в лед, когда он прошел мимо них, задев острыми локтями.

– Всем зайти в купе! – сказал Филин, снова прижимая трубку к уху. Было похоже, что он приказывал подполковнику.

Первый раз за все время Мила выполнила эту команду столь же быстро, как и я, а я – ничуть не медленнее девчонок. В коридоре остались лишь Филин да Влад у окна.

После омерзительной расправы над Джонсоном у меня поубавилось желания совершать подвиги и ошибки. От бессилия и злости ком подступил к горлу. Я повалился лицом на подушку и лежал без движения несколько долгих минут, пока не почувствовал, что ткань под моим лицом намокает и становится липкой.

Я выпрямился и, зажмурив один глаз, следил за тем, как на кончике носа тяжелеет, толстеет капля крови и, сорвавшись, бомбой летит вниз, на подушку, а там, разбившись с тихим шлепком, превращается в запрещающий сигнал светофора. Таких сигналов я посадил на наволочку множество и только тогда, когда им стало тесно, смочил минералкой полотенце и крепко стянул им нос и рот на манер марлевой повязки врача.

Из конца коридора доносились звонкие удары. Сержант выбивал окна. Я думал о последних словах негра. Что он хотел мне сказать? Кто и кому давал сигнал? Кто и чего боится? Влад успел с ним поговорить. Пока я занимался проблемами Милы и выяснял с ней отношения, Влад разгребал темноту, в которой нас держали, и пытался что-то понять. Это дорого ему обошлось. Но все же ему отвели главную роль, мне – второстепенную. Не значит ли это, что нам с ним придется пережить всех и умереть последними?