Андрей Дышев - Пустой

Воронцов, не мудрствуя лукаво, вел себя так, как привык, пользуясь отработанными и зарекомендовавшими себя методами. Он принялся расхаживать по комнате, выдерживая паузу, необходимую для того, чтобы задержанный успел вспомнить все свои малые и великие грехи, совершенные за прожитую жизнь. Тут, отдернув занавеску, словно конферансье, зашел Довбня с кислым лицом и отрицательно покачал головой.

– Где ты был вчера днем? – спросил Воронцов Миколу.

– Днем? – писклявым голосом переспросил Микола: напряженные из-за тяжелых размышлений голосовые связки неожиданно дали петуха.

– Да, днем. Перечисляй по часам – где был, что делал.

Спокойный, даже доброжелательный тон следователя немного успокоил Миколу. Беспрестанно поглядывая на участкового – свой как-никак, упрягинский! – он проговорил:

– В одиннадцать я в городе был, в больнице. Потом на рынок заехал, а оттуда уже домой.

– Что ты делал в больнице? – спросил Воронцов.

– Жену навещал. Она у меня на сохранении лежит. Я ей лекарства отвез.

– А на рынке?

– Затоварился.

– Продал что-нибудь?

– Да что я продать могу? У меня на продажу нет ничего, – более твердым голосом ответил Микола и даже усмехнулся, словно иронизируя по поводу своей бедности.

– Что ж ты, до города порожняком ехал? Даже мешка картошки или яблок не прихватил?

– Порожняком, – кивнул Микола. – Картошки у меня самого мало. А яблоки… Какие в этом году яблоки?

Воронцов остановился посреди комнаты, рассматривая свисающую с люстры липкую ленту, покрытую неподвижными мухами.

– Значит, ты затоварился и поехал в Упрягино? – уточнил он.

Микола начал ерзать, раскачиваться из стороны в сторону, словно у него вдруг нестерпимо заболел живот. Лицо его выражало муки продвижения к правде. Воронцов догадался, что Микола созрел и готов «расколоться». Помогая ему в этих тяжких родах, Воронцов повернулся к нему лицом, широко расставил ноги и сунул руки в карманы брюк. Его фигура выражала волю и справедливость.

– Так что ты хочешь сказать?

– Товарищ следователь! – наконец прорвало у Миколы. – Я вам скажу правду! Ну, сколько я этого товара набрал? Коробку шпротов, сто плавленых сырков, двадцать пять бутылок водки да десяток пачек порошковых супов. Все остальное подорожало, я даже брать не стал. Ну, возьмут у меня все, что привез. Сколько мне того навара останется? Копейки! Я и так самую малость в цены добавляю. Чтоб только на бензин хватило да на лекарства. На прошлой неделе жене двенадцать рецептов выписали! Где мне такие деньги взять? Вот что у меня есть… Вот вся наличка, мамой клянусь!

С этими словами он вскочил на ноги, сунул руки в тесные карманы и стал вытаскивать мятые мелкие купюры. Зажав их в кулаке, он протянул руку Воронцову.

– Забирайте! Забирайте! – громко крикнул он, начиная терять самообладание и скатываться в истерику. – Продукты можете забрать! Все забирайте…

Его голос задрожал, глаза заблестели. Воронцов вдруг быстро шагнул к Миколе, крепко сжал его руку с купюрами и влепил ему пощечину. От толчка Микола сел в кресло, растерянно хлопая полными слез глазами.

– Эти поганые деньги, – произнес Воронцов, склонившись почти к самому лицу Миколы, – ты будешь предлагать уркам в камере, чтобы они пореже окунали твою харю в парашу. Понял?

Реакция Воронцова была столь неожиданно грубой и жесткой, что не только Микола, но даже участковый и Довбня притихли и потупили очи, будто тоже были в чем-то виноваты.

– Ты что думаешь? – продолжал объясняться Воронцов. – Следователь из областной прокуратуры приехал в эту загаженную деревню ради твоего вшивого бизнеса? Ради твоих шпротов и супов?

Было видно, что Микола утратил способность что-либо понимать. Это было видно участковому и медику, но только не Воронцову.

– Труп где? – разделив слова долгой паузой, спросил Воронцов.

– Ка… какой труп? – заикаясь, переспросил Микола.

Воронцов выпрямился, шумно, через нос, вздохнул и снова принялся расхаживать по комнате.

– Что с женой? – неожиданно поменял он тему.

– На сохранении она, – пролепетал Микола. – Несовместимость крови… Лекарств в больнице нет, сказали, чтоб сам доставал. Вот я и зарабатываю как могу. Каждый день туда мотаюсь. То прогестерон привожу, то туринал…

– И ты хочешь меня убедить, – тихо процедил Воронцов, и лицо его вдруг расслабилось, – что, продавая порошковые супы нищим бабкам, ты зарабатываешь деньги на дорогие лекарства?

– Не только супы… – начал было объяснять Микола, но Воронцов его тотчас оборвал.