Андрей Дышев - Пустой

Евсей морщил лоб и заламывал пальцы, вспоминая:

– Як на Заречье спустился, Санька бачил.

Участковый вздохнул и отрицательно покачал головой.

– Этот безрукий.

– Да, безрукий, – подтвердил Евсей и закивал. – Под Рождество он напився и пьяный в морозе гулял. Отморозил себе обе кисти.

– А что он так рано на Заречье делал? – спросил Воронцов у Евсея и вскинул руку, чтобы участковый больше не раскрывал рта без разрешения.

– А собаки яго знають! Может, учора в праздник какой ходил… А больше никого не бачил…

– Ты хорошо подумал? – спросил Воронцов и снова принялся ходить по комнате. – Ведь это убийство, батя. Дело серьезное.

– Не, больше никого… – уверенно повторил Евсей.

– Что там? – спросил Воронцов у участкового и показал пальцем на потолок.

– Чердак.

– Проверь. А я пойду во двор, мне уже дышать нечем.

Брезгуя касаться рукой двери, Воронцов толкнул ее носком ботинка и вышел в сени.

– Ну, хочь литру самогонки принесть? – проявил гостеприимство Евсей, вскакивая с табуретки.

Даша изменила бы себе, если бы не подслушала разговор, который вели мужчины, запершись в хате. Когда ей стало ясно, что водитель «КамАЗа» никуда не пропал, а его убили сегодня утром и его труп нашли в реке, она отпрянула от двери, прижала ладонь ко рту и села на край дощатой перегородки в углу сеней.

«Валерку убили! – с ужасом подумала она. – Так вот зачем тут участковый и следователь…»

Она сразу вспомнила, как водитель рассказывал ей про женщину, у которой много раз останавливался на ночь: «Она баба шумная и напористая, может даже за топор схватиться». Вывод, к которому тотчас пришла Даша, был настолько очевиден и прост, что девушку охватило волнение, и в первое мгновение ей захотелось немедленно запереть наружную дверь на тяжелый чугунный крюк. «Я одна знаю, кто его убил, – думала она, стараясь держать мало-мальский порядок в мыслях и не поддаться паническому страху. – А Юра думает, что его убили ради телевизоров… Надо что-то делать…»

Она вышла во двор, понемногу успокаиваясь. Конечно, история скверная, Валерку очень жаль, но Даша здесь вовсе ни при чем, и ей нечего бояться. Ну и что с того, что в Упрягине живет шумная и напористая баба? Какое Даше до нее дело? Пусть шумит здесь и упорствует, сколько ей заблагорассудится. А Даша свободный человек, ничего она о Валеркиной бабе не знает, никакие глупые просьбы водителя она не помнит. Сейчас распрощается с Юрой и будет добираться до автотрассы. А там снова «КамАЗы», дальнобойщики, дорога… И быстрее к югу, к морю, к солнцу, и забыть все, как дурной сон!

«Это ж до чего женщину ревность довела! – думала Даша. – Наверное, решила: не мне, так никому! Чем же она его? Неужели топором? Какие нервы надо иметь! Хорошо, что я в это время не проснулась. Вот бы натерпелась страху!»

Дашу начала одолевать вредная и навязчивая мыслишка. Она крутилась в сознании, словно оса вокруг бутерброда с вареньем, пытаясь обратить на себя внимание. «Нет, это невозможно! Я не сделаю этого!» – решительно подумала Даша, чтобы наконец определиться и не оставить мыслишке никаких шансов. Разве могла она рассказать Юре о необычной просьбе водителя, о «бабе шумной и напористой», которая «может и за топор схватиться»? В таком случае Юра свалит всю вину за случившееся на Дашу. Скажет: «Так это из-за тебя, разлучница, несчастная женщина убила водителя! Зачем дразнила ее? Зачем играла с огнем?» Судить Дашу, конечно, за это никто не станет, но как на нее будет смотреть Юра!

Даша сорвала яблоко, до блеска протерла его подолом сарафана и вернулась во двор. Она хотела заглянуть в сарай, чтобы выяснить, почему так истошно визжит свинка, но тут во двор въехал парень на велосипеде. Спрыгнув с седла, он прислонил велосипед к стене сарая и только тогда увидел Дашу.

– Здравствуй, – сказал он таким тоном, словно они уже тысячу раз виделись и Даша ему уже порядком надоела.

– Здрасьте, – ответила Даша и зачем-то медленно опустила руку с яблоком, пряча ее в складках сарафана.

Парень был босоногий, в тренировочных брюках и майке-борцовке, открывающей загорелые жилистые руки. Короткий «ежик» на его голове выгорел до такой степени, что стал светлее лица, и казалось, что парень припылил с мукомольного комбината. Лицо его было сосредоточенно, словно он на ходу решал какую-то сложную задачу, впалые щеки оттеняли отчетливые смуглые скулы. Не обращая на Дашу никакого внимания, парень пересек двор, поднялся по ступенькам на крыльцо и тут вдруг резко остановился, словно врезался в запертую дверь. Повернувшись, он вскинул почти незаметные брови и спросил: