Андрей Дышев - Щекочу нервы. Дорого

Самый старый из «воинов» – с коричневым и сморщенным, как у мартышки, лицом – с олимпийским трепетом поднес Юдину горящий факел, и Юдин, приняв его, повел свое войско творить ханские безобразия. «Воины» предусмотрительно отстали, как бы желая показать, что не претендуют на трофеи своего владыки, но дружно закричали, засвистели, заулюлюкали. И под это звуковое сопровождение Юдин поднес пламя к почерневшей, провалившейся на седловине крыше первой хаты. Гертруда Армаисовна явно преувеличила, когда пообещала, что крыши будут гореть, как бенгальские огни. Отсыревшая и замшелая солома не хотела вспыхивать, как бы старательно Юдин ни тыкал в нее факелом. Неминуемо случилось бы искажение исторической действительности, если бы откуда-то из-за кустов не выпорхнул водитель микроавтобуса с канистрой в руках. Словно черный ангел, поспешивший хану на помощь, он торопливо плеснул бензин на соломенную крышу и тотчас исчез. Пламя принялось радостно пожирать сдобренную огнетворным соусом кровлю.

И как по команде из всех хатенок с воплями и плачем стали выбегать «местные жители». Обещанных седобородых старцев среди них не было. Мужскую часть селян составляли малосимпатичные личности с бомжевато-синими лицами, подпухшими глазами и взъерошенными волосами. Видимо, хан наткнулся на богом проклятую деревню, поголовно пораженную порочной тягой к алкоголю. Но самое интересное заключалось в том, что все мужики как один были в армейских нательных рубахах и кальсонах. Многие из них, виртуозно передавая грешную особенность деревни, едва передвигали ноги; их качало из стороны в сторону, словно часовой маятник; другие, надувая сизые, покрытые капиллярной сеткой щеки, трясли кулаками, рвали на груди рубахи и хрипло кричали что-то невнятное про фашистскую сволочь; третьи, самые сообразительные, догадались, что коварный хан не пощадит ни одну хату, и предусмотрительно прихватили полезную для бомжевания утварь: кто ржавую раскладушку, кто деревянное корыто для поросенка, кто мутную бутылку с неизвестным содержимым.

Впрочем, эти генетические родники популярного в народе порока не вызвали большого интереса у Юдина. Поджигая очередную хату, он плотоядно смотрел на самый лакомый кусок трофея: на босоногих девок с распущенными волосами, которые в меру своего таланта изображали истерику по поводу предстоящей коллективной потери девственности. И хотя ярко выраженный молдавско-украинский менталитет девиц вызывал у Юдина незначительное историческое недоумение, он готовился захватить и сделать своими наложницами всех без исключения.

Пока хан продолжал поджигать дома, несколько девиц, плохо усвоивших замысел сценариста, уж слишком ретиво спасали свою невинность и, демонстрируя завидные спринтерские качества, быстро добрались до темнеющего на взгорке леса. Правда, там они одумались, вернулись обратно и, подхватив подолы рубах, изобразили дубль два. Остальные, наученные их примером, заметно сбавили темп и, продолжая голосить и стенать, перешли на кольцевую орбиту, хороводя вокруг Юдина и постепенно сжимая радиус безгрешной чистоты. Сизолицые основоположники питейной традиции, трусливо оставив своих дев на надругательство хану, скучковались под дальним кустом, где их, по-видимому, ждали бутылки с гонораром, и там, утолив жажду, затеяли вялую драку, которая закончилась всеобщим сном вповалку.

Юдин не без помощи черного ангела поджег последнюю хату, закинул факел в пылающий оконный проем, полюбовался на малиновые языки пламени и саранчовые стаи искр, поправил на поясе кушак и медленной поступью двинулся на девиц. Те, заверещав с новой силой, кинулись врассыпную. В образовавшейся сутолоке многие девицы упали на землю и, предпочитая умереть, чем быть обесчещенными монгольским ханом, стали биться как в эпилептическом припадке, загребая песок накладными ногтями. Те же, кто устоял на ногах, стали бережно рвать на себе волосы и заламывать руки.

Губастая дева с тяжелыми коровьими глазами вдруг вцепилась в рукав Юдина и, пытаясь свалить его с ног так, чтобы оказаться под ним, запальчиво выдала:

– Не прикасайся ко мне, мерзкий чужеземец!

Тут на Юдина накинулись еще несколько девиц и выдали те же требования. Остальные продолжали хороводить, поглядывая на Юдина гордо и целомудренно, но при этом выполняя вульгарные движения ягодицами, словно полировали ими витринное стекло.

Юдин воровато оглянулся. Место для масштабного надругательства над невинными девами было не самым удобным, но он уже втянулся в игру, увлекся ею настолько, что уже трудно было изменить стремительное развитие ключевой сцены. Издавая воинственные возгласы, Юдин принялся за свое черное дело, и девы одновременно стали сопротивляться ему, да так активно и умело, что в течение получаса по-цыгански ловко выуживали из него его мужское состояние и опустошили его начисто под несмолкаемый треск и вой беснующегося пламени.