Андрей Дышев - Сладкий привкус яда

Некоторое время радиостанция ловила только шум помех. Я представлял, каким недоуменным взглядом смотрит Креспи на Татьяну, а у той взгляд еще более недоуменный, если не сказать глупый, потому что она не понимает и в принципе не может понять сути проблемы.

– Зачем же они сняли веревки? – прохрипел Креспи.

– Не знаю! У меня нет времени думать об этом! Будем идти выше, к лагерю, чего бы нам это ни стоило. Наши запасы кислорода на нуле. Бадур уронил вниз свой рюкзак. Улетели альтиметр [5]и еда.

– А как же вы определили высоту? – удивился Креспи, нарываясь на стандартную альпинистскую шутку.

– На глаз! – заорал я, отключая радиостанцию.

Бадур поднимался медленно и тяжело. Капюшон почти полностью закрывал его лицо, и сверху казалось, что на веревке болтается пуховик, словно на вещевом рынке. Движения шерпа были заторможенны, будто он работал под водой. Он загонял передние зубья кошек в лед слабыми ударами без замаха, медленно разгибал колени, медленно передвигал жумар по веревке и вновь подтягивал ногу, как некий тяжелый и малополезный предмет. Я ему хорошо заплатил за этот труд, он нужен был мне в качестве свидетеля, но на горе ценности меняются очень быстро и радикально. Деньги здесь превращались в совершенно бесполезную субстанцию, они даже не горели из-за низкого содержания кислорода в воздухе.

Я начал затаскивать портера на карниз, и он расслабился совсем, превратившись в тяжелый мешок. Я хрипел и орал от напряжения, а он едва шевелился.

– Сэр, Бадур очень устал, – тихо бормотал портер. И что это за привычка говорить о себе в третьем лице? – Дышать трудно…

Я прислонил его спиной к стене, провел перчаткой по заснеженным очкам и, делая страшный голос, чтобы напугать больше, чем гора, ветер и снегопад, вместе взятые, зашипел:

– Ты что ж, паук безлапый, нарочно рюкзак сбросил?! И кислород свой сбросил?! Я же тебя, Санта-Клаус копченый, сейчас вниз спущу по самому короткому пути!

Я схватил его за ворот и изо всех сил тряхнул. Бадур крутил головой, кашлял и слабо сопротивлялся.

– Сэр, я замерзаю… – бормотал он. – Ноги прихватило… Не могу…

– Надо идти! – злобно кричал я, растирая рукавицами коричневые щеки шерпа. – Здесь ты подохнешь! А там, наверху, палатка, горячий кофе, кислород… Вставай!

Пока я проводил воспитательный урок, нас изрядно присыпало снегом. Видимость сократилась настолько, что скальные выступы и нависающие глыбы льда можно было различить только в радиусе пяти метров, все остальное было поглощено белой мглой.

Бадур притих. Снег сыпался на его коричневое лицо и не таял. Над полураскрытыми губами едва струился пар. Я скинул с себя рюкзак и вытащил оттуда свой запасной кислородный баллон. Я лишал себя самого главного, что на высоте поддерживало жизнь, но другого способа заставить портера продолжать подъем не было.

Я прижал к его губам и носу маску и поставил кран на максимальную подачу кислорода. Бадур стал жадно дышать. Я мысленно считал в уме секунды.

– Все, пора, – сказал я, поднимаясь на ноги с таким усилием, словно был разбит параличом.

– Бадур не может, – глухим голосом из-под маски отозвался портер. – Прихватило ноги… Ничего не чувствую…

Бессилие и отчаяние хлынули на меня. Я снова схватил портера за пуховик, приподнял его, но тот даже не попытался защититься или встать на ноги, только схватился обеими руками за маску, чтобы я не смог сорвать ее. Я качнулся и привалился к стене. Мой баллон уже истощился. Запасы кислорода и провианта ждали нас в третьем высотном лагере, но у меня не хватило бы сил затащить туда Бадура на себе. К тому же бескислородное восхождение было чревато отмиранием тканей головного мозга. Но я обязан был добраться до лагеря любой ценой.

– Черт с тобой! – крикнул я портеру, вырывая вмерзший в снег ледоруб. – Жди меня здесь! Я принесу тебе еды!

Что мне оставалось делать? Я лишался человека, который подтвердил бы полиции, что видел в третьем высотном лагере обрезок веревки и ботинок Родиона. Но, даже добравшись до лагеря, Бадур уже был бы не в состоянии понимать смысл предметов. Собственно, он вполне мог умереть по пути к лагерю. Наш, казалось бы, безукоризненный план дал первый сбой.

Я придвинул Бадура вплотную к скале, чтобы он ненароком не свалился с карниза в пропасть, снял с себя пуховик и накрыл его с головой. Бадур с благодарностью замычал из-под пуховика. Я оставил здесь же рюкзак, веревки и все «железо». Ледяной ветер насквозь продувал мой свитер, и я начал быстро остывать. Я здорово рисковал, разоружившись перед горой, но меня грела надежда, что сумею подняться до третьего лагеря в быстром альпийском стиле, а там кислородом и едой восстановлю силы.