Андрей Дышев - Сладкий привкус яда

Я спал совсем немного и тихо встал с койки, едва стало светать. Какой тут сон, когда дорога каждая минута! Жалко было будить Татьяну, но уйти без нее я не мог и томился в безделье, подглядывая за жизнью двух вольных птиц.

Когда голуби, не сойдясь характерами, расстались, я подошел к кровати, сел на стул и стал пристально рассматривать лицо Татьяны. Говорят, что люди могут чувствовать на себе чужой взгляд. В течение пяти минут я так старался, что у меня на глазах выступили слезы. Татьяна не реагировала.

Тогда я начал скрипеть стулом и вздыхать.

– Мне кажется, тебя что-то беспокоит, – сказала Татьяна, не открывая глаз.

– Как ты думаешь, может ли человек полюбить абстрактную идею так, чтобы начать воплощать ее в жизнь?

– Может, – произнесла Татьяна, перевернулась на бок и только потом открыла глаза. – Вся наша история построена на любви к идеям… Откуда такие мысли в шесть утра?

– Да так, – уклончиво ответил я. – Вспомнил один фильм… Главный герой, кинокаскадер, снимается в эпизоде: грабит банк каким-то хитрым способом, летая на мотоцикле и бегая по стенам. Один дубль, второй, третий… Все получается впечатляюще, точно по сценарию. А через месяц он на самом деле ограбил банк – этим же способом. Быстро и красиво.

– Сказка, – ответила Татьяна. – В жизни не получится так же красиво, как в кино.

– Ты же знаешь, что не сказка, – возразил я. – У него ведь получилось.

– У него? У кого у него? У твоего каскадера?

У меня язык не поворачивался сказать, что я имел в виду Столешко. Но Татьяна, похоже, вовсе не хотела слушать меня, встала, завернулась в одеяло и молча пошла в душевую. Я открыл форточку и высунулся в окно – захотелось вдохнуть свежего воздуха. «Вот же вляпались! – подумал я. – Как же раскрутить клубок, который сами запутали?»

– Полотенце подай, пожалуйста! – попросила Татьяна, высунув мокрую голову из душевой.

«Почему она делает вид, что все в порядке, что мои намеки ей непонятны? Опять профессиональные амбиции? Желание раскрыть запутанное дело без моей помощи?»

Я заварил чай. Татьяна вышла с тюрбаном на голове, села у зеркала и стала рассматривать свое лицо.

– Помады нет, туши нет, – произнесла она, пальцем массируя кожу под глазами. – Надо было вчера взять с собой вещи, чтобы в усадьбу больше не возвращаться.

– Вообще не возвращаться? – уточнил я, раскладывая по чашкам сахар.

– Вообще, – подтвердила девушка. – А что мне там делать? Сегодня последний день нашего с князем договора – день подведения итогов, прощальных поцелуев и… и отъезда.

«Вот оно в чем дело! – подумал я, со звоном вращая ложку в стакане. – Танюха ставит точку. Ее миссия закончена, условия договора выполнены. И потому она так избегает обсуждать страшную тему. «А я бы не хотела узнать, кого здесь закопали», – очень честно сказала она вчера. Понимаю, это желание остаться в рамках договора и не искать себе сверхурочную работу. Как если бы всю зиму строила дом – добросовестно, старательно, а когда подошла пора сдавать его заказчику, выяснила, что под фундаментом лед, который весной растает. Но говорить об этом заказчику не хочется – он же сам выбрал место, значит, пусть это будут его проблемы. Да у нее уже нет сил все начинать сначала, проще присыпать лед песком, обложить кирпичами и сделать вид, что ничего не случилось… Она, как и я, устала, запуталась. В конце концов, она уже никому ничего не должна… А что мне мешает плюнуть на все и уехать с ней? Я тоже сделал все, что просил князь».

– Поехали в Москву? – спросил я, старательно пряча глаза. – Прямо сейчас. Я как чувствовал и вчера колеса поменял.

– Ага.

– Только простимся с князем и сразу поедем, правда?

Татьяна кивнула. Да, я не ошибся. Она даже не уточнила, почему я намерен проститься только с князем, а Родиона забыл. Она поняла, что я догадался про существование подводной части у маленького и с виду безобидного айсберга, которым мы так самозабвенно игрались.

Я подошел к ней со спины, обнял за плечи и хотел поцеловать в шею, но Татьяна резко вывернулась, быстро пошла к двери и, не оборачиваясь, бросила:

– Жду внизу!

Кажется, она стала презирать и себя, и меня.

Мы ехали молча. На душе скребли кошки. Татьяна включила магнитолу, настроила ее на первую попавшуюся мелодию и поставила максимальную громкость. «Чу-чу-чу! – бил по ушам гнусавый, отвратительный голос. – Я тебя так хочу! Спать не могу, и ни гугу! Потому что люблю, кралю мою-у-у-у…»

Я терпел это издевательство минуту, не больше, потом выключил магнитолу. Татьяна с упрямством снова включила ее. «Ча-ча-ча! Ты так горяча! А я страстных обожаю, в кожвендиспансер провожаю-у-у…»