Андрей Дышев - Я бриллианты меряю горстями

– В Тушине? – уточнил Гера, потому как боялся ошибиться и заехать в промзону, на улицу Хозяйственную.

– Я жду, – коротко ответила Назарова и положила трубку.

«Что-то у меня язык раньше головы в работу вступает», – подумал Гера.

Наверное, Римма жила недалеко от той квартиры, которую Гера сравнил со складом мебели, и пришла туда задолго до него. Когда он поднялся на последний этаж и позвонил, Римма долго не открывала, а затем он увидел ее сонные глаза.

– Что-то меня на сон потянуло, – призналась она, впуская его в квартиру. – Сейчас я сварю кофе.

Она была одета в белые джинсы и белый легкий свитер, который называют «водолазкой». Среди зачехленных диванов, кресел и шкафов Назарова напоминала гипсовую статую.

– Тебе со сливками? – крикнула она из кухни.

– Черный!

Гера прошел к окну и сел на подоконник. Теперь, пряча свое лицо в тени, он мог внимательно рассмотреть лицо Назаровой.

Она вошла в комнату и остановилась перед ним с чашкой в руке. Гера подумал, что сейчас Назарова предложит ему сесть за стол или на пол. Но она сказала:

– Прекрасно. Тогда я тоже сяду сюда.

И она пристроилась рядом с ним. Изучение лица женщины из засады не получилось.

– Что молчишь? – спросила она, передавая ему чашку.

– Такого театра нет, – ответил Гера, поднося чашку к губам.

– Ну и что? – пожала плечами Назарова и пытливо посмотрела на него.

– Ничего, – ответил Гера.

– Ты вспомнил номер машины?

– Вспомнил.

– И, наверное, что-то хочешь взамен?

Кофейная гуща была мелкой и мягкой, как мякоть фруктового сока. Гера наклонил чашку к себе, потом от себя, чтобы гуща равномерно покрыла стенки.

– Ты кто? – спросил он.

Назарова усмехнулась, потом тихо засмеялась.

– У нас уже все было, – сказала она. – Осталось только познакомиться… Считай так: голодная львица, жаждущая мщения.

– И у голодных львиц бывает профессия, образ жизни, – не совсем удачно сравнил он.

– Не бывает, – поправила Назарова. – Только месть. Это и профессия, и образ жизни.

– Это у тебя национальное качество?

– Скорее, душевное.

Она была терпеливой. Не торопила, не злилась. На ее месте Гера давно бы выкинул собеседника из окна и подумал так: раз пришел помочь, то помогай, а не лезь в душу, как политработник.

– «Четыреста два ВОС», – сказал он, опуская чашку на подоконник.

Ему показалось, что Назарова на некоторое время перестала дышать и чувствовать его рядом. В комнате осталось лишь ее материальное воплощение, а мысли стали покорять расстояния планетарного масштаба.

– Только ничего ты ему не сделаешь, – сказал Гера для того, чтобы выяснить, слышит ли она его. Оказалось – слышит.

– Почему ты так думаешь?

– Я так чувствую. Двоих он уже грохнул. Я на очереди. Все планомерно, внезапно и аккуратно.

Назарова ничего не ответила. Встала с подоконника, вплотную приблизилась к Гере и опустила руки ему на плечи. Он подумал, что она решила рассчитаться за информацию. Ему нужно было другое.

– Лучше узнай его фамилию.

– Лучше? – рассеянно переспросила она. – Ты думаешь, это лучше?

Гера пожал плечами:

– Мне так кажется. Ты ведь легко можешь узнать его фамилию и телефон.

– Да, – прошептала она. – Очень легко… Что еще?

– И номер пейджера Макса.

– Разве ты его не знаешь?

– Нет. Макс никогда мне его не давал.

Она опустила руки и стала медленно ходить по комнате, касаясь рукой зачехленной мебели. Гера рассматривал рисунок, который расплылся по стенкам чашки, и мечтал, чтобы хозяин «Ауди» уже завтра сидел за решеткой. Когда он окажется в камере и следователь Назарова будет допрашивать его, то уже некому будет разыскивать черный кейс с вензелем «&» под ручкой. А если его некому будет разыскивать, то он, Гера, будет спокойно жить, любоваться кейсом каждое утро и каждый вечер, смахивать с него пыль и фантазировать на тему его содержимого. Ожидание чуда – это сказка, и она начнется тогда, когда следователь Назарова восстановит справедливость и посадит убийцу.

Назарова щелкнула зажигалкой. Вдоль ее шеи, щеки и виска заструился тонкий дымок. Она не курила, а просто держала зажженную сигарету у груди и задумчиво смотрела в окно, словно позировала художнику.

– А я тебя сразу раскусил, – сказал Гера.

Она посмотрела на него. Это был приятный взгляд, ласкающий будущее. Так иногда смотрят матери на своих детей, когда те возятся в песочнице или размазывают кисточкой по альбому краску.