Валерий Рощин - Тринадцать способов умереть

На целых четверо суток Леван забыл о сне, об отдыхе, о комфорте… Четверо суток утомительного, головоломного марафона. Одному богу известно, сколь много переживаний и унижений пережил он за этот срок! В день старта его отряд насчитывал двенадцать человек и четыре отличных собаки. К сегодняшнему утру – все собаки мертвы, а из дюжины людей сталось трое. И это, не считая ощутимых потерь в лагере, что пришлось понести в ту проклятую ночь побега.

Да… эти чертовы русские испортили ему много крови! Подобных оплеух Леван не получал, пожалуй, ни разу в жизни!..

И вот он, вожделенный миг удачи – лежащий на островке прошлогодней листвы человек, смерть которого устроит всех: и политиков, и генерала разведки и, конечно же, самого Левана! Вот он, результат многодневной погони – пилот сбитого русского вертолета! Спит себе крепким сном и не подозревает, что никогда не проснется!..

Перекрестье плавно переместилось от головы бывшего подопечного ниже – вдоль позвоночника. Нервно поблуждало по спине – в районе левой лопатки и вновь возвратилось к затылку.

Злорадно ухмыльнувшись, наскоро осенив себя крестом и что-то прошептав на грузинском, Леван мягко нажал на курок…

О том, что Барклай пропал без вести, она узнала случайно – из телефонного разговора с подругой-врачом, работавшей в медсанчасти гарнизона «Южный». Страшная новость ударила наотмашь, обожгла – в глазах потемнело, сотовый телефон выскользнул из дрожащих непослушных пальцев и, упал на асфальт, с сухим треском рассыпавшись на множество частей…

Двое суток Виктория пролежала в постели – не было ни сил, ни желания подниматься, что-либо делать. И опять родители, ни на шутку перепугавшись, кружились возле единственной дочери. И опять, роняя на подушку слезы, она каждую ночь вспоминала Всеволода: поминутно восстанавливала в памяти тот осенний день, когда он внезапно появился у калитки. Заново погружалась в нежные объятия его сильных рук; снова слышала долгожданные признания в любви и, ругая себя, представляла растерянного Барклая, стоящего у окна и выслушивающего необъяснимую глупость об уважении и симпатии…

Но гораздо ужасней были другие воспоминания. Сердце девушки разрывалось, когда вновь приходилось переживать ту кошмарную пустоту, в которой внезапно оказалась после его ухода. Вначале она неподвижно стояла на том же месте. Потом не выдержала, бросилась к окну и зацепила взглядом лишь мелькнувшую в проеме калитки мужскую спину. С четверть часа металась по дому, с трудом сдерживая рвавшиеся наружу стоны, рыдание, истерику… В конце концов, побежала к машине и сломя голову понеслась к вокзалу – догнать, рассказать о неистовой к нему любви, вернуть дорогого и единственного человека…

Не вышло. Не успела.

Да и не знала: поездом, автобусом или на такси уехал Всеволод в свой гарнизон.

Не получилось, за что теперь и приходилось расплачиваться мучительным сожалением, болью, отдающей прямо в сердце. Ведь все могло сложиться иначе…

Она ненавидела эту формулировку: «Пропал без вести». Сколько уж их пропало – кануло в вечность, пока довелось поработать в гарнизон «Южный»!.. За три года чудо случилось однажды – разведка каким-то образом выяснила: пропавший спецназовец жив и томится в плену. Командование через посредников вышло на полевого командира; переговоры были долгие, трудные и, в конце концов, счастливчика на кого-то обменяли.

Остальные до сих пор числились в том списке «подвешенных» между жизнью и смертью, хотя почти все обитатели гарнизона, не произнося вслух, понимали: этих людей никогда уж больше не вернуть, не увидеть…

Немного оклемавшись после страшного известия, Виктория приехала к командиру бригады и узнала ужасные подробности гибели группы Барклая. Но даже после того обстоятельного разговора не хотелось верить в его смерть – нескольких тел на месте катастрофы вертолета обнаружить не удалось. Разум с холодным бесстрастием отвергал возможность чудесного совпадения, а сердце упрямо заставляло надеяться…

Она и верила, и не верила…

И тоска со щемящей болью тянула, звала к тем местам, где они когда-то бывали вместе. Она заходила в уютное кафе и садилась за тот самый столик, за которым неоднократно ужинали, болтали, улыбались друг другу; повторяла маршрут их вечерних прогулок – бродила теми же улочками; подходила к его дому и подолгу смотрела на темные, безжизненные окна в четвертом этаже… Трижды, не отдавая себе отчета, зачем-то ездила на железнодорожный вокзал в Минводы – просто стояла на перроне и встречала поезд из Грозного с зыбкой, отчаянной надеждой: а вдруг мелькнет знакомое, дорогое лицо?..