Евгений Сухов - Бубновый туз

То есть сегодня.

Игнат посмотрел на часы. Если сразу отправиться домой, то у него хватит времени, чтобы переодеться. Сарычев хотел отдать распоряжение водителю, чтобы тот заводил машину, но тут увидел, что к подъезду подъехал автомобиль. И понял, что ужину не бывать.

Из автомобиля выскочил возбужденный Петр Самохин и, поправляя на ходу фуражку, выкрикнул:

— Мы нашли Егора Копыто!.. Он сейчас в трактире в Луковом переулке.

Значит, предчувствие не обмануло. Сердце слегка заныло от разочарования. А ведь где-то в глубине души он все-таки рассчитывал, что встретит утро в теплых женских объятиях. Встреча с Марией откладывалась.

Егор Копыто после ареста Кирьяна Курахина возглавил банду и доставлял чекистам немало хлопот. Теперь появилась хорошая возможность поквитаться.

— Кто-нибудь наблюдает за ним?

— Алексей Серяков следит! Мы сначала хотели его брать сразу, но потом решили оставить под наблюдением. Может быть, кто-то еще подойдет.

— Едем!.. Неплохо было бы накрыть их всех скопом! — направился Игнат к автомобилю.

Место было выбрано с расчетом: во-первых, тихое, а во-вторых, случайные люди сейчас в этот район заглядывали редко. Разве что в силу необходимости.

За небольшим столом, сколоченным из толстых сосновых досок, сидело двое мужчин. На вид одному было лет тридцать пять, внешности он был неброской, с широкой залысиной, заползающей острым клином на реденький завиток у макушки, губы пухлые, капризные, глаза чуть раскосые, под носом обозначились глубокие жестковатые складки. Говорил он уверенно, но негромко, и было заметно, что к вниманию он привык.

Его собеседнику было чуток за сорок, густые черные волосы пострижены коротко, на висках отдельными ниточками пробивалась седина. В общем, ничего приметного. Перед ними в глубоких тарелках остывала солянка, стояла наполовину распитая бутылка водки. Прислуживал мужчинам косматый здоровущий половой — доверенное лицо хозяина. Несмотря на запоминающуюся внешность, верзила умел быть незаметным, оставаясь при этом очень предупредительным.

Того, что помоложе, звали Егор Копыто. Он был одним из авторитетнейших жиганов.

Черноволосого именовали уважительно, по имени-отчеству, Савва Назарович, или Савва Большой. В досье сыскной милиции он значился как один из опытнейших медвежатников — Тимошин Савва Назарович.

Кроме них, в трактире находилось еще семь человек: пятеро разместились в углу тесной компанией и что-то оживленно обсуждали, еще двое — немного в сторонке, ближе к двери.

Глянув через плечо на веселящуюся компанию, Егор снова обратился к собеседнику:

— На двери будет висеть замок.

— Что за замок? — по-деловому осведомился собеседник.

— С серьгой. Крепкий. Расколешь, Савва Назарович? — с опаской спросил Егор, слегка прищурив свои калмыцкие глаза.

— Кто сообщил?

— У меня свой человек в конвое.

— Тогда другое дело, — понятливо кивнул медвежатник. — А то мало ли…

— Ну так чего?

Похлопав пятерней по отвисшему карману, где находился кошелек с деньгами, Савва Назарович важно заверил:

— Ты меня заинтересовал, а я сделаю, что обещал. Будь спокоен!

Копыто расслабленно улыбнулся. В мастерстве Саввы Тимошина сомневаться не приходилось — не однажды доказал его делом. Но беспокойный вертлявый червячок, угнездившийся где-то в области селезенки, подталкивал проявлять бдительность, именно поэтому второй раз за вечер он задал один и тот же вопрос. В ответ — понимание.

Дело-то серьезное!

Савва Тимошин росточка был невысокого, внешности — неброской. Жил скромно, достатком не щеголял, чем существенно отличался от других медвежатников, — те любили изыск, костюмы шили у самых лучших портных, а еду предпочитали из самых дорогих ресторанов, порой даже носовые платки предпочитали иметь с царскими вензелями, а манерой держаться заметно отличались от остальных уркаганов и жиганов.

Глянул на такого и тут же определил — большого полета птица!

В отличие от остальных медвежатников, Савва Назарович выделяться не любил — одевался непритязательно: осенью — потертое пальтишко, летом — обычные брюки с выцветшей рубашонкой.

Внешне он напоминал провинциального лекаря, понимающего, сочувствующего, готового даже в самую скверную погоду мчаться на вызов к больному. Сходство с доктором усиливал небольшой кожаный саквояж, с которым Савва Назарович практически никогда не расставался. А когда присаживался, то непременно ставил его рядышком, поглаживая, — так добрый хозяин поступает с кошкой, прыгнувшей ему на колени. И только когда он начинал говорить, впечатление от его неброской внешности мгновенно улетучивалось — становилось ясно, что беседуешь с человеком значительным, скупым на слова, отчего его речь приобретала какую-то особую значимость. Даже говорил он как-то по-особенному манерно, слегка растягивая слова, чем невольно приковывал внимание собеседников.