Евгений Сухов - Бубновый туз

Назар сглотнул слюну и негромко сказал:

— Было дело, но тут ведь другое…

— Значит, и отвечать за свои дела надо.

— А только ты мне за бабу мстишь. Сначала ты ее того… А потом я ее употребил. Знаешь, а она хороша… уж больно мне хотелось посмотреть на ту бабу, из-за которой потерял голову сам Кирьян. А как потер ее, так понял, что ничего в ней особенного нет. Такая же, как все, вот только рожей посмазливее будет…

— Прекрати! — выкрикнула в отчаянии Дарья. — Какие же вы все сволочи!

— …А когда я ее раскладывал, — яростно сверкнули глаза Назара, — она такая миленькая, такая беленькая, что…

Раздался выстрел, наполнив помещение запахом пороха, прервав откровения Назара на полуслове. Безвольное тело завалилось на бок, опрокинув стул.

Девушка, вжавшись в угол, боялась пошевелиться, со страхом наблюдая за Кирьяном.

Улыбнувшись, Курахин устроился рядом.

— Да ты вся дрожишь! — расчувствовался жиган. Голос у него был проникновенный, сочувствующий — ничего не осталось от того человека, каким он был всего лишь минуту назад. — Что это на тебя нашло? А может быть, это я тебя напугал? Пустое! Это же я, твой Кирьян!

— Да-да, я вижу, — кивала Дарья, сглатывая слезы.

— Даже прическа у тебя растрепалась, — продолжал сочувствовать жиган. — Давай я тебе ее поправлю. — Стволом револьвера он бережно убрал с ее лба прядь. — Вот так… Теперь ты у меня настоящая красавица!

— Спасибо.

— Пустяки… Если бы ты знала, девонька, как я по тебе скучал. Бывало, такая тоска накатит, что белый свет возненавидишь. Ты меня слышишь?

— Да, Кирьян, я тебя слышу, — торопливо закивала девушка.

— Я вот что думаю, Дашенька, как бы мы с тобой хорошо жили, повернись оно все по-другому. — Кирьян притянул к себе девушку. — Ну чего ты все ухмыляешься? — укорил он Егора. — Неужели в нашу любовь не веришь?

— Отчего же не верить-то?

— Тогда скажи, Егор, мы правда хорошая пара?

— Лучшей я не знаю.

Вдруг Кирьян отстранился от Дарьи. Некоторое время он разглядывал ее в упор, с заметным интересом, словно бы видел впервые.

После чего спросил:

— А ты ведь тоже меня любила, Дарья. Признайся, ведь любила?

Разговор затягивался. Отвернувшись, Егор спрятал ухмылку — одичал Кирьян в одиночестве, пусть душу отведет.

Егор Копыто подошел к окну и, раздвинув чуток занавески, посмотрел во двор. Его встретила ночь. Тихая, прохладная, равнодушная. Где-то у забора должен стоять автомобиль, отсюда не рассмотреть.

Брезгливо отпихнув ногой руку убитого, он вернулся к столу и устроился на освободившийся табурет.

Торопить Кирьяна не полагалось — пахан знает, что делает. А потом, Фартовый не лишен был чудачеств, не театр, конечно, но слушать занятно.

Неожиданно Кирьян нахмурился:

— Вот ответь мне, барышня, что же у тебя за натура такая — любить порочных? Сначала в одного жигана втюрилась, потом в другого! — брезгливо кивнул он на распластанный труп. — А может, тебе и третьего захочется?

Девушка отвернулась, закусив губу.

— Ты как, Егор, не хочешь побаловаться? Для друга мне ничего не жалко.

— А что, я готов, бабенка она справная, — мелко хихикнул Копыто.

— Кирьян, — взмолилась Дарья, — оставь меня!

— Знаешь, какая у меня мечта была, пока я у чекистов гостил? — Голос Фартового неожиданно посуровел.

— Какая?

— Вытягивать из тебя клещами жилочку за жилочкой, чтобы видеть, как ты от боли на стенку лезешь.

— Не делай этого, прошу тебя! — взмолилась Дарья.

Кирьян поднялся.

— Думал сам ее, собственными руками… А как увидел эти глазища, понял, что не смогу, — честно признался жиган. — Будто бы переворачивается во мне что-то. Никто так мне в душу не заглянул, как эта баба! Знаешь что, Егор, сделай это сам. Я тебя во дворе подожду.

— Как скажешь, Кирьян, — с видимым равнодушием согласился Егор. — Мне-то не впервой. — Сорвав со стены бельевую веревку, Копыто подступил к девушке. — Иди сюда, моя красотуля, я тебя сейчас приголублю!

Дарья отшатнулась.

— Не делайте этого, умоляю вас!

Кирьян вышел, громко хлопнув дверью. Спустившись с крыльца, Кирьян поймал себя на том, что он уже вычеркнул Дарью из списка живых. Из-за двери раздавался ее голос, очевидно, она умоляла пощадить ее, но в действительности от нее осталась всего лишь тень, так сказать, оболочка, не вызывавшая в его груди ни малейшего душевного отклика. Это как пожелтевшая от времени фотография, стоящая на чужом комоде и в чужой комнате. Держишь ее в руках, всматриваешься в лица, и ничего в душе не шевелится. Потому что снимок давний, а люди, запечатленные на фотографии, уже давно ушли.