Виктор Федотов - Пропавшие без вести

Старший сделал ему знак пистолетом — встать. Рявкнул что-то, багровея лицом. Ратников знак понял, конечно, тут любому ясно, но медлил, прикидывая, как подороже сорвать с них за свою жизнь, однако ничего путного не приходило второпях на ум. Подумал только в последний момент, что стоя принять смерть все-таки достойнее, и решил уж было подняться. Неожиданно резко ударила автоматная очередь. Немцы мгновенно обернулись на выстрелы, двое сразу же ткнулись ничком в заросли, а третий огромными прыжками, точно сайгак, бросился к танку, укрылся за его горящей бронированной тушей.

Ратников вскочил и, пораженный, застыл на месте. Над своим окопчиком почти по пояс возвышался Панченко, в бескозырке и рваной тельняшке. И бил, не заботясь о себе, из автомата. Но теперь, свалив двух немцев, бил уже туда, где укрылся третий. А сбоку к нему приближался тот, другой танк, поводя хоботом орудия.

— Панченко! — не своим голосом закричал Ратников, удивившись, как это тот сумел подняться на раненых ногах. — Ох, паразиты!

Почти ничего не соображая, зная только, что должен, обязан помочь Панченко, Ратников выхватил автомат у убитого немца и кинулся к окопчикам.

Сбоку сухо щелкнул пистолетный выстрел. Ратников лишь оглянулся на мгновение и, продолжая бежать, метров с десяти перекрестил очередью немца с пистолетом в руке, выскочившего из-за горящей машины.

Другой танк не стрелял, но страшно, неотвратимо наползал на окопчик Панченко.

«Заутюжить решил, подлец! Что же это? Зачем?» Ратников бежал, не спуская с него глаз, с отчаянием видя, что остаются последние метры.

— Панченко, я сейчас. Панченко!

Панченко не прятался — и это больше всего поразило Ратникова, — все так же возвышался над окопчиком и посылал последние патроны в надвигающуюся на него громадину. Это было бессмысленно, но он продолжал стрелять, точно надеялся, верил, что пули пробьют чудовищной прочности броню. В следующий миг танк перевалил через крохотный бруствер, обрушился на окопчик Панченко многотонной тушей и заелозил гусеницами, утрамбовывая землю.

Ратников не выдержал, заслонил рукавом глаза. И все пропало… Взметнулись на дыбы быстрокрылые кони, заржали жалобно, призывая хозяина, но лишь степь, горячая и неоглядная, откликнулась на этот тревожный зов тысячеголосым эхом, — казалось, бесчисленные табуны, рассыпавшись, летели по звонкой земле навстречу пылающему, равнодушному солнцу. И никто не мог остановить их, спасти, кроме самого хозяина. Но его уже не было — земля сомкнулась над ним…

— Панченко, я сейчас!

Ратников вздрогнул от внезапно наступившей тишины, поднял глаза и отпрянул: прямо в лицо ему нацеливалось глубокое черное жерло орудия. Танк стоял перед ним, метрах в пятнадцати, точно выжидая, что он предпримет. Спокойно, на малых оборотах работал двигатель.

Что-то роковое крылось за этим странным выжиданием, и Ратников почувствовал вдруг, что не вынесет больше ни минуты, если так будет продолжаться. Представил, как немцы с издевкой наблюдают сейчас за ним из танка через смотровую щель, а он стоит перед ними совершенно беспомощный, будто раздетый донага. Ратников инстинктивно вскинул автомат и судорожно нажал на спуск.

Зачем-то он целился в это немыслимо глубокое, черное, уставившееся в него жерло орудия. Когда автомат перестал биться в руках, Ратников швырнул его под ноги и, повернувшись, медленно пошел к своему окопчику. Не торопясь, точно делал какое-то будничное, обыкновенное дело, отыскал свою бескозырку, окинул взглядом истерзанный снарядами пятачок-плацдарм, погибших ребят, которых так и не успел похоронить и о которых так и не успел написать домой. Кто теперь узнает, как приняли они смерть? Какими были для них последние минуты жизни? Подумал с болью и горечью в сердце: «Все до одного полегли. Вот и Панченко тоже. Молодые — жить бы да жить… Что ж, и так дольше их прожил, подошла и моя минута — не святой… Делили мы прежде все поровну: и горе, и радость, разделим и это — последнее…»

И, почувствовав успокоение и уверенность при этой мысли, при таком честном и равном исходе, Ратников натянул поглубже, ненадежнее бескозырку, посмотрел прощально на свой недалекий, недоступный теперь для него берег — значит, артиллерия так и не подоспела — и, стиснув кулаки, повернулся лицом к танку, неотступно следящему за ним орудийным оком…

Дожидаясь взрыва и словно бы не веря, что он все-таки произойдет, будто надеясь на какое-то счастливое чудо, лейтенант Федосеев не отрывал взгляда от знакомого силуэта тральщика, стоявшего в глубине бухты. Торпедный катер Федосеева держался кабельтовых в трех от берега, готовый к переходу в главную базу. Вся команда, жена и дочь командира тральщика Крайнева, представитель оперативного отдела младший лейтенант Кучевский — все стояли на палубе и молча смотрели на обреченный корабль. С минуты на минуту должен был произойти взрыв.