Девушка собралась возмутиться бесцеремонной агрессии, да он, опередив, нашелся:
— Понимаете ли… Один из моих друзей детства, кстати Эвелина его хорошо знает, в данный момент выполняет ответственное и крайне опасное задание. Поэтому мне не терпится поднять первый бокал именно за него. За его удачное и скорое возвращение!
Это был искусный ход — Князев в который раз демонстрировал прекрасное знание человеческой психологии.
Пока импозантный молодой мужчина в безупречно подогнанном по фигуре костюмчике как ни в чем ни бывало переставлял с тумбочки на стол три стакана тонкого стекла, пока откупоривал бутылку и наполнял их золотым игристым напитком, пожилая врач смотрела на девушку и поражалась происходившей перемене. Возмущение уступило место растерянности; бархатные глаза наполнились слезами; она не знала, куда деть дрожащие руки, покуда не схватила бокал…
— Я верю, что с ним ничего не случится, и он обязательно вернется! — горячо прошептала Эвелина, сверкнув повлажневшим взглядом. Выпив залпом шампанское и, поставив пустой стакан, вздохнула: — Ладно уж, Антон, посидите с нами — все одно ведь никуда не успеете…
/31 декабря 2004 г. — 5 января 2005 г./
/Горная Чечня/
В поздний предновогодний час в глухом чеченском селе Кири-Аул, в невзрачной комнатке каменного дома, за письменным столом работал тридцатилетний мужчина. Свисавшая с потолка лампа, покрытая самодельным абажуром, источала густой желтый свет, падавший под разными углами на скудное убранство комнаты. Почти половину огромной столешницы занимали компьютерный монитор, клавиатура и принтер. На самом краю стола приткнулась узкая газовая плитка; на одной ее конфорке стояла серебряная турка, на другой чугунный горшок, источавший аппетитный запах жижиг-чорпы. Напротив стола на двух темно-зеленых ящиках из-под фугасов, обитал большой плоский телевизор, а с улицы к нему тянулись провода от тарелки спутниковой антенны; с экрана негромко вещал диктор на английском языке, и мужчина, изредка отрываясь от работы — прислушивался, легко понимая чужую речь. В дальнем углу был устроен низкий и на вид очень жесткий лежак; подушкой служила толстая пачка газет и журналов. На подоконнике единственного окна, занавешенного светонепроницаемой шторой, покоился целый набор радиостанций. И телевизор, и связное оборудование, и современный компьютер питались электричеством от мерно гудящего в крохотном сарае дизельного генератора.
На стене, вплотную и боком к которой притулился письменный стол, было в беспорядке прикреплено множество распечаток и вырезок из газет. «Враги Ислама и подлые наймиты» — значилось над списком сотрудников милиции и аппарата правительства, приговоренных к уничтожению. Рядом со списком висело «Письмо коллегии верховного полевого шариатского суда», грозно взывающего к мусульманам: «…Родители, братья, родственники тех, которые предали свою веру и свой народ, став слугами российских ублюдков! Остановите своих заблудших баранов! Позор ляжет на весь ваш род. И об этом позоре будут напоминать и вашим детям, и детям ваших детей…» На самом видном месте бросалось в глаза набранное крупным шрифтом обращение из «Кавказского вестника»: «Аллах Акбар! Последнее предупреждение стукачам, национал-подонкам и предателям-ополченцам… Факт, что вы оставили службу у оккупантов в назначенный срок, должны засвидетельствовать два муджахеда. ВВМШ предупреждает, что тот, кто не уложится в назначенный срок, будет оставаться в списках предателей со всеми вытекающими отсюда последствиями… ВВМШ последний раз предлагает вам сложить оружие, снять форму российских свиней и разойтись по домам». На розовых квадратных листочках, приклеенных ближе к окну — над радиостанциями, ровными столбцами были написаны какие-то цифры, а на белых — слова, словосочетания или целые фразеологические обороты на русском языке.
У ног мужчины дремала собака — породистый кавказец. Ее хозяин изредка поглядывал на часы, дожидаясь заветных двенадцати — бутылка с отменным французским шампанским давно уж дожидалась своей минуты…
Но удивительное дело: все это для строгих здешних обычаев казалось немыслимым, невероятным. И спутниковое телевидение с разнузданными развлечениями неверных, и собака в человеческом жилище, и шампанское на столе… Навруз — наступление нового года по хиджрою — Лунному календарю, наступал двадцать первого марта, а мужчина, кажется, был не прочь отметить праздник и по Григорианскому исчислению. Видно не был он строгим мусульманином, а тем паче ортодоксом на манер талибов. Возможно, он вообще им не был, хотя внешность его на первый взгляд не опровергала местного происхождения — смуглое лицо; аккуратная бородка и такая же иссиня-черная, жесткая шевелюра; под тонкими губами ровный ряд белоснежных зубов…
Читать дальше