Евгений Сухов - Один против всех

Шатен держался очень дружелюбно. Облокотившись о распахнутую дверцу, он казался воплощением покоя.

Шутка понравилась Трошину. Ясно, что перед ним агнцы.

Улыбнувшись, Трошин вернул документы водителю, который так и не успел открыть багажник.

— Только что-то в салоне у вас я не вижу никаких мешков. Куда вы их поместили?

— А мы прятать умеем, товарищ старший лейтенант, — все так же весело улыбался шатен.

— Езжайте, — разрешил Трошин, — но впредь будьте осторожны.

— Обязательно, начальник, — скороговоркой произнес белобрысый, пряча водительские права во внутренний карман куртки. — Для меня пешеход так же священен, как для индуса священная корова, я его за полверсты пропускаю. Только ведь та бабка в самом деле никуда не торопилась. Ей-то что, она на пенсии, а нам торопиться надо, от милиции убегать. Ха-ха-ха! — неожиданно весело расхохотался блондин.

Смех водителя Трошину не понравился. Каких только чудаков не встретишь на дороге.

«Волга» мгновенно завелась и плавно тронулась, включив левый поворотник.

Она уже скрылась из виду, когда по рации раздался взволнованный голос:

— Всем постам! Ограблен банк на улице Ильинке, убито пятеро инкассаторов. Задерживать все «Мерседесы» темно-серого цвета, подозреваются двое мужчин в возрасте от тридцати до тридцати пяти лет, с ними белокурая девушка лет двадцати. Задерживать все «Мерседесы» темно-серого цвета…

Внутри нехорошо екнуло, шатен из машины тоже говорил об ограблении банка и пяти трупах. Но они ехали на «Волге», к тому же в машине было четыре человека, а по рации передавали про троих.

Трошин включил рацию и произнес:

— Говорит инспектор дорожного поста старший лейтенант Трошин. Несколько минут назад по улице Большой Филевской в сторону Шмитовского проезда проследовала «Волга» тридцать один десять белого цвета с четырьмя пассажирами: трое мужчин и одна женщина. Машина подозревается в причастности к ограблению банка на улице Ильинка. *** — Кажется, отделались, — не скрывая облегчения, выдохнул Стась.

Теперь это уже был не тот доброжелательный шатен, что несколько минут назад. На лбу выступила обильная испарина, лицо бледнее обычного. Губы плотно сжаты. Держался он по-прежнему уверенно, но больше по привычке. Аккуратно положил пистолет рядом с собой на сиденье и, не скрывая раздражения, спросил:

— Ну, чья была идея переложить деньги в багажник?

— Я думал, так лучше будет, — виновато протянул Игнат, не отрывая взгляда от дороги. — Ведь ехал же аккуратно, не должны были остановить. Чем-то мы ему не понравились, коли решил машину осмотреть.

— Это рожа твоя ему не приглянулась, — зло процедил Стась, — скалиться меньше нужно было. И все эти твои ужимки!.. Я же сколько раз тебе говорил, чтобы ты от них избавлялся! А то смахиваешь на какого-то де била!

— А знаешь, Стась, я ведь не на шутку струхнул, когда ты начал про банк-то говорить, — очень серьезно сказал Ковыль. — Кто знает, чем обернется, думал, еще один грех на себя возьму, а он твою откровенность за шутку принял.

Куликов усмехнулся:

— Я органически не выношу ложь, тем более не люблю врать работникам милиции.

— Кстати, около твоего дома паслись какие-то два фраера. На ментов не похожи. У меня большое подозрение, что это люди Назара Колотого.

Куликов нахмурился.

— Откуда такое подозрение?

— Мои люди за ними немного понаблюдали: базар деловых, ведут себя аккуратно и нигде особо не светятся. Побывали на кладбище, спрашивали, когда тебя похоронили и много ли народу было, кто из авторитетов присутствовал. Мы их незаметно засняли, показывал я их фотографии своим, так оказалось, что они и в наших точках побывали, такое впечатление, что тебя пытались вычислить.

Внутри у Стася похолодело, но он сделал над собой усилие и равнодушно произнес:

— Даже если это люди Назара, то ему меня не достать… Честно говоря, жалею, что в свое время я ему руки не обломал.

«Волга» свернула с улицы и, косолапо переваливаясь с одной стороны на другую, проваливаясь колесами в мутную грязную жижу, поехала по разрытому двору к одиноко стоящему дому.

После своего исчезновения Стась отрастил усы и бороду. Облик его при этом изменился до неузнаваемости: приобрел какую-то академичность и основательность, и трудно было признать в мужчине интеллигентного вида, с хорошо поставленной речью, уголовника с почти десятилетним стажем.

С некоторых пор он и сам стал замечать за собой слежку. Нельзя сказать, что Стась слышал за спиной топот и чувствовал, как толпа филеров дышит ему в затылок, но тем не менее он стал ощущать определенный дискомфорт, от которого не мог отделаться даже в абсолютном одиночестве. Он перестал чувствовать себя в безопасности, и на это у него были веские причины.