Владимир Колычев - Судья и палач

Это случилось, когда они снова остались одни на его даче. Она обещала подумать. И снова не отступила под его натиском. Так он и не добился от нее ничего.

Виталий парень не промах. Симпатичный, приятный, богатый и надежный. Одни плюсы. А ее Герман?.. Герман, как это ни прискорбно, один сплошной минус. Она любила его, но жить с ним не хотела. Надоела эта неуверенность в завтрашнем дне. И вечные страхи…

Соблазн бросить Германа и выйти замуж за Виталия был очень велик. И она не удержалась. Только прежде чем дать согласие, она встретилась с Герой.

Она приехала к нему, сняла на выходные квартиру.

Сначала они долго занимались любовью, потом так же долго отдыхали. А потом настал момент, который ей так хотелось отсрочить. Но она все же решилась.

— Герман, мне все это надоело, — сказала она. Он не раз слышал от нее подобные высказывания. И уже, наверное, привык к ним.

— Опять тебе чего-то не хватает? — вяло спросил он.

— Я хочу тепла, спокойствия. Я хочу ребенка, наконец…

— Ну так в чем проблема? Сейчас сделаю тебе ребенка…

— Герман, я не про это… Я хочу нормальной семьи.

— А чем я тебя не устраиваю?..

— Ты ведешь преступный образ жизни. Ты ходишь по лезвию бритвы. Ты уже отбываешь срок. Но это мелочь по сравнению с тем, что тебя ждет, когда откроется вся правда о твоих злодеяниях…

— О наших злодеяниях, — поправил ее Герман.

— Пусть будет так… Мне все это надоело!.. Я хочу нормальной жизни… В общем, я выхожу замуж!

— Что?!

— Я выхожу замуж!

— За кого?

— За Виталика… За Виталия Болотова. Он сделал мне предложение. Он бизнесмен, у него целое состояние. За ним я буду как за каменной стеной…

Она ожидала, что Герман придет в ярость, выплеснет на нее злость и грязь. Но, как это ни удивительно, он воспринял эту новость даже без комментариев. Он всего лишь глубоко задумался. Как ей казалось, пауза тянулась вечность.

— Что ж, желаю тебе счастья, — наконец произнес он.

И криво усмехнулся. Его взгляд был устремлен куда-то в бездну.

— Герман, но ты должен меня понять! — Она заплакала. — Я женщина. Я хочу покоя. Ты же знаешь, я всегда любила тебя. Всегда и во всем помогала. Но я выдохлась, я больше не могу… Прости меня!..

В ответ тишина.

— Я ничего не возьму. Все, что у нас есть, все твое. Я даже квартиру не стала покупать. И от машины отказалась… Герман, отпусти меня!..

Еще немного, и она бы забилась в истерике.

Но неожиданно он привлек ее к себе. И навалился на нее всей тяжестью своего тела. Он вошел в нее грубо и с силой. Но она была только рада этому. Ей казалось, что в этой грубости ее прощение…

Утром следующего дня он засобирался обратно в колонию. Он мог бы повременить. Но не хотел.

— Ты меня не провожай, — сказал он. — Сам дойду…

— Как скажешь…

Она чувствовала себя побитой собакой. Ей бы броситься ему на шею, обнять, расцеловать. И вернуть все назад. Как будто и не было никакого Виталика. Но она уже стояла одной ногой в новой жизни. И ей не хотелось оттуда уходить.

— Ты мне жена. Но в то же время свободная женщина. И твое право решать свою судьбу. Я не могу тебя держать… Но запомни, ты пожалеешь о своем выборе. Сама пожалеешь…

И он ушел. Она хотела бежать за ним, просить прощения. Но тяга к Новой жизни оказалась сильнее.

«…Ты пожалеешь… Сама пожалеешь…» Эти слова она вспомнила в ту ночь, когда Виталий впервые прикоснулся к ней. Они занимались любовью. Но из них двоих полное удовольствие получал только он. Ни в ту ночь, ни в последующие она так и не смогла получить той остроты ощущений, которую испытывала в постели с Германом.

Виталий готов был бросить весь мир к ее ногам. Она любила жить широко, красиво тратить деньги. И он выбивался из сил, чтобы угодить ей. Квартира, прислуга, машина, дача, путешествия, одежда от ведущих кутюрье. Все это было хорошо. Но все это было не то…

Его приговорили к трем годам лишения свободы. Но отсидел он всего два. За хорошее поведение его освободили досрочно.

Герман не очень удивился, когда за воротами колонии увидел черный, блестящий лаком и никелем джип «Ниссан». Машина ждала его.

В ней сидел очкарик. Все такой же деловой. Все тот же оттенок превосходства в голосе. Как будто не профессионального киллера из заключения встречал, а какого-то прощелыгу. Только зря он пыжится. Шеф киллера ценит куда выше, чем посредника. Беспокоится о нем. Иначе бы не прислал за ним машину. А очкарик всего лишь жалкое приложение к ней.

Герман сел в джип. На очкарика едва взглянул. Он демонстрировал свою крутость. А разве он не крутой?