Владимир Колычев - Удавка для опера

— Я — мент! — с гордостью заявил Степан. Будто «вором в законе» назвался.

— Мент? — скривился «коренной». — Ты что, не понимаешь, куда попал?

— Понимаю.

— А ты хоть понимаешь, что ты завтра можешь не проснуться?

— А это мы еще посмотрим…

— Ну-ну…

Вор хотел что-то сказать, да передумал. Просто вяло махнул рукой. Мол, время покажет.

Ничего он не сказал, когда Степан занял освободившееся место у окна. Только зло покосился на него. И переглянулся с корешами из своей «семьи». Мол, проучить нужно мента. Но не сейчас…

В тюрьме люди живут стаями, собираются в группы по интересам — так бы сказал лектор из ГУВД. И в принципе был бы прав. Подследственные и уже осужденные на крытке живут «семьями», кучкуются по принадлежности к той или иной прослойке криминального пирога. Блатные снюхиваются с блатными, бандиты из новых ищут себе подобных, иногда примыкают к «коренным», «мужики» сбиваются с равными себе по положению. Наехали на одного, отпор дает вся «семья». Так в неволе выжить легче.

Менты тоже собираются в «семьи». Но это в специальных ментовских «хатах». А здесь, в обычной камере, Степан обречен на полное одиночество. А одиночество в его положении — это смерть.

Но так думали другие, те, кто нет-нет да кидал на него косые взгляды. Он же думал иначе. Он не просто мент, он Волчара. Уголовники боялись его на воле, будут бояться и здесь, в тюремной камере. Он установит здесь свои законы. Это нереально. Нереально для других. Но не для него…

Лязгнула железная дверь. Появился надзиратель.

— Круча, на выход! — крикнул он.

В помещении для допросов Степан увидел милицейского полковника. Каретников Павел Ильич. Один из его покровителей. Настроение поднялось.

Только почему он пожаловал сюда собственной персоной? Он мог просто задействовать все свои связи, уладить недоразумение. И тогда Степана попросту освободили бы из-под стражи…

— Извини, Степаныч, — с ходу начал Каретников.

И посмотрел на часы. Будто куда-то спешил.

— Я хотел бы тебе помочь, да не могу… Пока не могу…

— На каком уровне заварилась каша? — угрюмо спросил Степан.

И вопросительно вознес взгляд к потолку.

— Угадал. На самом верхнем. На уровне правительства… Но и наш министр в курсе…

— С его молчаливого согласия?

— Вот именно, — невесело вздохнул полковник. — Тебе предъявлено серьезное обвинение.

— Да, меня обвиняют в убийстве… Только я еще не ознакомился с постановлением.

— Ознакомишься…

И как бы в подтверждение его слов в помещение вошел следователь Собакин. Он сделал вид, будто не заметил Каретникова.

— Ну все, мне пора…

Полковник направился к выходу. Степану осталось лишь молча проводить его взглядом.

Собакин сел за стол, кивнул Степану на табурет напротив.

Из папки он выложил несколько листов бумаги.

— Вот постановление о привлечении вас в качестве обвиняемого. Ознакомьтесь…

Степан взял документ, вчитался в текст.

Это было что-то невероятное, но его обвиняли в убийстве Зеленцова и Шпакова. С больной головы на здоровую. Мол, это он убил из снайперской винтовки Зеленцова. А потом подложил взрывное устройство под автомобиль Шпакова.

— Детский лепет, — он брезгливо отшвырнул от себя бумагу. — У вас нет доказательств…

— Доказательства будут. В отношении Зеленцова. А вот по Шпакову у нас есть свидетельские показания охранника. Вы несанкционированно, с применением насилия вторглись в офис предпринимателя и подвергли его незаконному допросу. Но перед этим вы установили под его машиной взрывное устройство Это видел охранник, стоявший на входе..

— Чушь собачья…

У следователя фамилия Собакин. Значит, эта чушь от него Но тот проигнорировал намек Степана.

— А в самое ближайшее время вам будут поставлены в вину многочисленные факты злоупотребления служебным положением. Но этим займется следователь из управления собственной безопасности…

— Смотрите не надорвитесь, — презрительно усмехнулся Степан. — Борцы с преступностью…

— Распишитесь в постановлении. Степан взял ручку, бумагу. И жирно вывел: «Бред сивой кобылы!»

И тем не менее следователь остался доволен.

— Хотелось бы мне встретиться с тобой, когда я буду на воле, — впился в него хищным взглядом Степан.

— На воле? Лет через пятнадцать?

— Через пятнадцать часов, как минимум. Ты еще не знаешь, с кем связался… Все, можешь отправлять меня в камеру. Время уже позднее, допрашивать меня нельзя.