Михаил Нестеров - Профи крупного калибра

Огни электрички пробежали по перрону, на короткие мгновения освещая и наркоманов, и Левина, который все еще сидел на корточках и соображал, о какой дочери говорит ему Радзянский. Чуть разбавили темноту светящиеся изнутри окна электрички. Они-то и вывели Бориса из кратковременного ступора: он мог опоздать.

– Все, Лев, я еду.

Он нажал на клавишу отбоя и встал.

Теперь парни не опасались быть замеченными: все до единого пассажиры, толкая друг друга, устремились к распахнутым дверям. Единственный человек, который мог заметить их, был помощник машиниста электропоезда. Держась за поручень, он наполовину высунулся из головного вагона и наблюдал за посадкой. Однако он всматривался вдоль перрона и не замечал, что творится справа от него.

Опережая Левина, парень в ветровке метнулся к нему и ударил по голове коротким металлическим прутком. Падая, Борис получил еще один удар. В этот раз наркоман промазал, двинув жертву по шее. Подоспел второй, и они оттащили тело еще дальше, в самую темноту. Их беспокойные руки зашарили по карманам, освобождая их от денег, щелкнули браслетом часов, из безвольной ладони забрали сотовый телефон.

– Порядок, – бросил первый.

– Тресни ему еще раз.

– Зачем?

– Чтобы не толкал людей на преступления.

Дежурный, одетый в камуфлированный костюм и стоптанные туфли, находился возле кассы. Он поджидал кассиршу, закончившую работу, чтобы успеть на эту, последнюю, электричку и добраться до города.

В первый вагон в это время садились удачливые приятели. Они успели вовремя: помощник машиниста дождался дежурного и кассиршу и скрылся в кабине. Парни расположились рядом со стоп-краном и довольно посмеивались, мысленно переставляя буквы: стоп-кран в глазах наркоманов превратился в нарк-пост.

С нарастающим шумом электричка понеслась в сторону города, оставляя на перроне неподвижное тело Бориса Левина.

Радзянский нервно ходил по комнате, веря и нет в скорое свидание с Борисом. Когда Лев положил трубку, первые мысли были о Шерстневе – наверное, потому, что именно на нем и закончился разговор с Левиным. «Выходит, находясь в гостях у Шерстнева, не зря я подумал про Бориса, даже слегка удивился, что старик ни разу не вспомнил его. А вот сейчас выясняется, что Василий Ефимович намеренно не упоминал имени «европейца» Левина, так как и ему оказывал услугу. Старик просто не мог не объединить два обращения за помощью, тем более что исходили они от двух друзей, прозвучали едва ли не в одно и то же время. Теперь, скорее всего заинтригованный, он ждет, когда и чем закончатся недомолвки двух приятелей, которых скосила прямо-таки эпидемия личных проблем».

И снова сомнения – увидит он вскоре Бориса или нет? Может, его злость усилится, а может, заглохнет, и Лев вначале выслушает приятеля. А потом...

Не перед глазами, а где-то в подсознании против воли промелькнула агония Левина, которой предшествовали слова: «На что ты рассчитывал, Боря? Что меня уберут раньше, чем я доберусь до тебя?» Кровь была повсюду: на стенах его квартиры, потолке, залила мебель и окна. Борис лежал в луже крови и не двигался, только глаза жили на его пепельном лице. Они мутно смотрели сквозь неплотно прикрытые веки, и в них не было боли, тем более раскаяния, – ничего, они казались пустыми. Только слеза, застывшая в уголке глаз, смотрелась нелепо, словно плевок, и в ней отражался желтоватый свет настольной лампы. Борис видит медленно покачивающую голову Радзянского, слышит каждое слово, произнесенное устало:

«Мне нисколько не жаль тебя, Боря. Но ты ошибаешься, если думаешь, что я рад твоей смерти. Когда я ждал тебя, думал, что буду рвать тебя в клочья и упиваться. А сейчас во мне нет и капли упоения. Я прощаю тебе все. На мне, как и на тебе, тяжкий грех. Так что до встречи в аду, приятель».

Лев тряхнул головой, прогоняя наваждение. Да, трудно рассчитывать на удовлетворение от смерти Левина, если такое случится, смерть принесет лишь горькое разочарование. Такими нехитрыми поговорками живут на Востоке мудрые люди.

На Радзянского, словно бетонная плита, обрушилась опустошенность, он еще ничего не сделал, а уже устал. А впереди столько дел! И с таким вот настроением, повстречай он Руслана, сказал бы ему: «Хватит, а? Пошли, я заберу дочь». Проходят мгновения, и они с Леной, держась за руки, спускаются к морю. Он оправдывается, говорит, что задержался не по своей вине. Потом наступает пора прощания. Он говорит ей «до свидания», а сам уходит навсегда. Хотя нет, вот он бежит обратно, скороговоркой отчаянно просит Лену, чтобы она никому – ни-ко-му не говорила о нем, особенно матери. Почему? Он не может ответить правдиво, как и не может солгать, он отвечает грубо: «Неужели и так не понятно?» Ей ничего не понятно, она удивлена, что Лев не поцеловал ее на прощание. Она тянется к нему руками, а он грубо отталкивает ее.