Лев Пучков - Тактика выжженной земли

Последней я опасался меньше всего и, как оказалось, напрасно. В составе комиссии присутствовал прокурор, главный местный милиционер и представитель центрального управления госнаркоконтроля.

Звоню Собакину – опять не отвечает, скотина! Самое время подскочить да встать грудью – или хотя бы отчитаться перед шефами по своей части…

Дабы не прослыть сластолюбивым извращенцем, опущу захватывающие подробности этого узаконенного группового изнасилования. Несмотря на присутствие всех необходимых бумаг и наличие разрешений, подписанных в наивысших инстанциях, безжалостные люди из комиссии имели меня как хотели, изощренно, долго и мучительно.

Сопротивляться я не мог по одной простой причине: мы открыто торговали запрещенными психоактивными веществами, а все наши разрешения и нормативные акты опирались на закон, который, как оказалось, вступит в силу не ранее чем через месяц! Представляете?! Для меня самого данный факт был полной неожиданностью.

Проект этого закона с мая сего года пребывал в стадии рассмотрения, а принятие его было отложено по причине летних думских каникул.

Начиная с нынешней весны в заоблачных высотах политического олимпа шла тяжелая позиционная война между мощным лобби наркомафии и негласной фракцией Зубова, многие посвященные и заинтересованные были в курсе всех этих перипетий, в том числе, без сомнения, и члены комиссии. И для всех было очевидно, что, если законопроект примут, это станет началом тотального отмирания наркомафии как изжившей себя структуры, совершенно лишней в связи с тривиальным перемещением реализации психоактивных веществ из исторически сложившейся криминальной сферы в область государственной программы здравоохранения.

Но пока что это был не более чем проект, и все большие люди (очевидно, друзья Зубова), мужественно подписавшие наши бумажки, проявили верх цинизма и нарушили все действующие законодательные акты. И за это им – низкий поклон. Безумству храбрых поем мы славу…

Так… Итог: закрывать нас эта суровая комиссия не стала – у них, оказывается, таких полномочий нет. Но по каждому нарушению законодательства был составлен акт. И нас честно предупредили, что все эти акты лягут в основу громкого расследования по факту вопиющего волюнтаризма, допущенного «зарвавшейся мафией Зубова».

В завершение, когда комиссианты уже покидали вестибюль, прибежала Василиса и сообщила, что еще один проныра в стационаре умудрился «поставиться». Василиса была в чувствах, говорила недостаточно тихо, хлопцы из комиссии услышали и мимолетно отреагировали.

– Мрази вы все, – полыхая жирной ненавистью, заявил багровый прокурор. – Сталина на вас нету!

– Стрелять вас всех надо, – уточнил милицейский начальник. – Без суда и следствия – как в тридцать седьмом…

К концу этого непланового рабочего дня я был так вымотан и опустошен, что принял твердое решение – надо бежать! Вот такой вариант: продать, не торгуясь, квартиру, умотать в Сибирь, построить в таежной глуши заимку и жить там вдали от всех, выходя в люди раз в месяц – за порохом и солью. Есть у меня приятель, родом оттуда. Он утверждает, что в Сибири полно таких мест, где на триста километров в округе нет ни одной живой души. А если и имеются живые души – так это дикие люди, тунгусы или иные хлопцы из остатков Кучумова войска. Сосватать у них глухонемую тунгуску (чтоб лишних вопросов не задавала), наплодить кучу новых диких людей и основать племя…

Короче, не знаю… Ничего более продуктивного на ум не приходило. Устал я. Жить и бороться не хотелось – сил не было…

Между тем Родимый и Смирнов в обстановке особой секретности сняли решетку с окна кладовки на первом этаже (окно с тыльной стороны выходит на сквер). На мой вялый вопрос по существу сего деяния было заявлено, что ночью будет штурм и мы готовимся к обороне.

Я обнюхал обоих – алкоголем не пахло, зрачки – в норме… Что ж, бывает – по всей видимости, просто переволновались. Да и немудрено – денек выдался еще тот…

В семь вечера позвонил Собакин и сказал, чтобы я ждал его и один не уезжал. А я и так собирался оставаться: дома у Василисы какие-то проблемы, ночевать не может, так что кроме меня приглядеть за камрадами в стационаре некому.

В 20.00 Смирнов, Родимый и Василиса убыли домой. В клинике остался я, двое охранников да двенадцать пациентов.

В начале десятого подъехал Собакин. Я как раз спустился из стационара, проходил по холлу второго этажа и имел удовольствие через окно лицезреть восшествие основного местного «дуребора» на крыльцо клиники.