Михаил Серегин - По прозвищу Китаец

– Этой кривляке-алкоголичке? – Лиза влетела в гостиную и уставилась на Танина, скорчив смешную рожицу.

– Ты слишком категорична в своих суждениях, Лизок, – с олимпийским спокойствием произнес Танин.

– А ты спокоен, как сельское кладбище, – воскликнула Лиза, – тебя ничем невозможно пронять! Наверняка ты с ней трахаешься.

– Лизок, – Китаец держал в руке телефонную трубку, которую снял с аппарата, – Игнат ведь тебе тоже не только свои картины показывал…

– Ах ты… – Лиза безмолвно разевала рот, словно рыба, которую вытащили на воздух, -…ты же. Сам. Меня. Сюда. Привез…

– Да я не возражаю, Лизок, – Китаец пожал плечами. – И потом, у Игната хороший вкус… Кстати, – добавил он несколько секунд спустя, пользуясь тем, что Лиза молчит, – по поводу моего непробиваемого, как ты говоришь, спокойствия. Это только маска, вернее даже, часть моей работы. Ну не могу я так экспрессивно, как ты, реагировать на каждую мелочь. Я же тогда не смогу закончить ни одного мало-мальски серьезного дела. Экстравертом быть по-своему неплохо, это даже полезно для нервной системы, но только не для частного детектива. И давай на этом закончим, Лизок.

Он набрал номер Веденеевой и приложил трубку к уху. Лиза, протестующе топнув ножкой и буркнув что-то себе под нос, юркнула на кухню.

– Да-а, – томно ответила Наталья, взяв трубку.

– Не разбудил? – Китаец представил себе интерьер ее квартиры.

– Легла вздремнуть после обеда, – узнала она его, – но это неважно. Ты приедешь?

– Есть несколько вопросов, касающихся нашего дела, если оно тебя еще интересует.

– Кита-аец, – хищно протянула она, – ты шутишь? Конечно, интересует. Приезжай, и я отвечу на все твои вопросы, будь их хоть целая сотня. Поиграем в катехизис…

– У меня нет времени, – резко оборвал он ее, – вспомни, где ты была в среду утром с десяти до одиннадцати.

– Где была? – Наталья стала серьезней. – На работе, конечно, где же еще?

– Может быть, с Пляцем? – предположил Танин.

– Ну уж нет, – усмехнулась она, – с утра у меня самая запарка в офисе.

– У Пляца есть жена?

– Он вдовец. Его жена погибла два года назад.

– Другая любовница?

– Ты думаешь, ему не хватает меня? – с вызовом спросила она.

– Мне сейчас некогда думать. Ты можешь ответить на вопрос?

– Нет у него никого. Когда ты приедешь?

– Может быть, скоро. – Китаец переложил трубку к другому уху. – Где живет Пляц?

– Зачем тебе? – недоуменно спросила Наталья. – Надеюсь, ты не собираешься вызывать его на дуэль?

Китаец промолчал, и она, немного помешкав, все же назвала адрес.

– Когда ты найдешь бумаги?

– Тебе не придется долго ждать. Можешь готовить деньги. Пока.

– Я жду.

Китаец положил трубку и прислонился к спинке дивана. С кухни доносились звон посуды и Лизино бормотанье. Он закурил. Когда сигарета догорела почти до самого фильтра, он бросил ее в пепельницу и направился в прихожую.

– Танин, ты куда? – встревоженно спросила Лиза, выскакивая из кухни.

– Жди моего звонка, Лизок.

Она поджала губки и молча наблюдала, как он одевается. Когда за ним захлопнулась дверь, она села на диван, скрестив руки на груди, и уставилась на каплю лиловой краски на полу.

Мороз крепчал. Дул ледяной северо-западный ветер, как в литавры ударяя в не облетевшую кое-где листву, почерневшую и точно панцирем покрытую подмороженным снегом. Китаец поднял воротник куртки.

В салоне «Массо» было тепло и комфортно. Он запустил двигатель и несколько минут сидел с незажженной сигаретой в руках. Потом плавно надавил на педаль акселератора и тронулся с места. За окном авто поплыли ранние декабрьские сумерки. На фронтах перекрестков, улиц и площадей мрак боролся с призрачным лунным сиянием снега. Две эти стихии – обволакивающе-темная и свинцово-ясная – проникали в грудь Китайца тоскливой музыкой заглушенной грезы.

По Чапаева он доехал до Ильинской площади и продолжил углубляться в Заводской район. Пляц, судя по адресу, который дала ему Наталья, жил около Комбайна. Через двадцать минут Китаец затормозил у старого трехэтажного дома, напоминавшего затерянный среди фабричных труб, бараков и наштампованных в большом количестве гипсобетонных домов «строителей коммунизма» островок буржуазной неги. Дом походил на особняк, выдержанный в лучших традициях модерна. Может, когда-то, Китаец не мог с точностью утверждать, в этом элегантном трехэтажном доме жил какой-нибудь богатый фабрикант. Конечно, времена гордого могущества этого изящного Левиафана миновали. Его благородное чрево заселили простые и не очень простые семьи. Но каковы бы ни были их доходы, вряд ли они могли бы представлять собой что-то значительное по сравнению с теми мифическими капиталами мифического фабриканта, о котором Китаец почему-то думал сейчас с тоскливой нежностью. Бесспорно, он понимал, что эксплуатация – дело мерзкое и отвратительное, что рабочий класс… и так далее, и тому подобное, но очарование этого «буржуазного гнезда» превалировало над всеми марксистско-ленинскими выкладками.