Михаил Серегин - Пациент мафии

– А-а… как ваше имя-отчество? А то неудобно… – сказал я.

Редактор посмотрел на меня так, словно это не он, а я был ниже на полголовы, и с превосходством процедил:

– Ну, допустим, Кирилл Андреевич… Что вы от меня хотите? Если у вас претензии к газете – подавайте в суд. Здесь я с вами никаких разговоров вести не буду!

Я посмотрел на редактора с интересом.

– А что, Кирилл Андреевич, много претензий к газете?

Мой тон ему явно не понравился. Кирилл Андреевич не ответил, нахмурился и торопливо выпил еще одну рюмку водки. На этот раз не стал закусывать, а просто понюхал собственную ладонь и обернулся ко мне.

– Вы, собственно, из какого ведомства? – недружелюбно спросил он. Мне показалось, что он уже порядочно на взводе, хотя держался он по-прежнему уверенно, и речь оставалась совершенно внятной.

– Я, Кирилл Андреевич, сам по себе, – успокоил я редактора. – И претензий к газете у меня нет.

– Сам по себе… И претензий нет… – задумчиво пробормотал Кирилл Андреевич. – А что же у вас есть?

– У меня есть вопрос, – твердо заявил я. Редактор презрительно скривил тонкие губы и уверенно потянулся за очередной рюмкой. Я понял, что он и в самом деле слегка пьян.

– И вы уверены, что надо задавать этот ваш вопрос? – пробормотал Кирилл Андреевич, занюхивая рюмку.

Мне пришло в голову, что, если разговор наш затянется, бесполезно будет задавать любые вопросы, и я уже без всяких церемоний спросил:

– Кирилл Андреевич, материал по «ИнтерМЭТу» вам принес Ефим?

Бутерброд с красной икрой, который редактор как раз подносил к своему раскрытому рту, вдруг выскользнул из его пальцев и, совершив два роковых переворота, рухнул на пол, блестяще продемонстрировав, что известная пословица верна не только в отношении масла.

– Твою мать! – потерянно сказал Кирилл Андреевич и заметно сник.

Не обращая на меня никакого внимания, он печально осмотрел свои пальцы, остатки пиршества на столе и, сосредоточившись на поисках, исхитрился-таки раздобыть себе еще одну рюмку водки. Выпив ее, он задумчиво пожевал губами и как бы между прочим сказал:

– Какой, к черту, материал? О чем вы?

В мою сторону он не смотрел.

– Ну и паузы у вас! – восхитился я. – Вы в театральный поступать не пробовали? Ефим принес фотопленку с документами по сделкам «ИнтерМЭТа»? Вроде я по-русски спрашиваю… Чего тут непонятного?

Не поворачивая головы, Кирилл Андреевич скучным голосом сказал:

– Не знаю никакого Ефима. И никто мне ничего не приносил. Идите к черту…

В его тоне уже звучало не превосходство, а тоска, и я понял, что на верном пути. Редактор завертел головой, намереваясь смыться. Я придержал его за плечо, и, должен признаться, сделал это не слишком вежливо. Кирилл Андреевич окрысился и резко отпихнул меня. Видимо, нюхом газетчика он все-таки учуял во мне постороннего и неопасного простака, а хмель придал ему храбрости.

– Да вы оставите наконец меня в покое?! – возвысив голос, провозгласил он, явно рассчитывая на поддержку окружающих. – Пускают, понимаешь, всякую шушеру… Житья от них нет! Хочется поскандалить – отправляйтесь в пивную!

Он уничтожающе посмотрел на меня и ретировался, двигаясь спиной вперед, как опытный придворный. А на его месте немедленно выросли два неестественно серьезных молодых человека, которые, зажав меня с двух сторон, нарочито равнодушными голосами поинтересовались, все ли у меня в порядке.

По-моему, они не были из администрации. Скорее всего это были завсегдатаи тусовок, тоже угадавшие во мне чужака и, в соответствии с принятым градусом, возжаждавшие порядка и справедливости. Они зарабатывали себе имидж крутых парней, и хорошая потасовка была им на руку. Мои намерения были диаметрально противоположны, и я, как мог, постарался продемонстрировать им свою лояльность. Я простодушно улыбнулся и уверил, что все в порядке. Затем постарался скрыться в толпе.

Однако серьезные ребята неотступно тащились за мной следом, лелея мечту спустить меня с лестницы. Рассчитывать здесь можно было на единственного человека, и я попытался этого человека разыскать. Но Беллы нигде не было. Зато я нашел Петровича, который увлеченно беседовал с невысоким эмоциональным толстячком, оказавшимся при ближайшем рассмотрении режиссером Соловьевым.

Горделиво покосившись на своих надзирателей, я намеренно громко поинтересовался у Петровича, куда делась Белла. Оба мэтра обернулись и доброжелательно уставились на меня слегка помутневшими глазами. Петрович мигнул, изобразил в воздухе ладонью некое парение и с выражением произнес: