Михаил Серегин - Всегда летальный диагноз

– Вы знаете, что Миллер лежит в больнице с инфарктом? – быстро спросил Чехов.

Николай Петрович оборвал свою речь и, болезненно морщась, посмотрел на Юрия Николаевича. Соображал он туго, и смысл вопроса не сразу дошел до него.

– Миллер? С инфарктом? – вяло удивился он наконец. – Первый раз слышу. А впрочем, наплевать. Как говорится, отольются кошке мышкины слезки.

– Ну, насчет мышки вы поскромничали, – заявил Чехов. – Вы все-таки животное более крупное… Скорее крыса… Значит, за некоторую сумму вы пообещали Малиновской заманить Ладыгина в ловушку, так, что ли?

Груздев подумал и кивнул.

– Пообещал, – без тени смущения сказал он. – Она сказала, что этот ваш Ладыгин живет где-то недалеко от меня. Главное условие, чтобы встреча наша выглядела случайной, потому что Ладыгин всегда настороже и все вынюхивает…

Пожалуй, эта характеристика звучала даже лестно, учитывая ту беспечность, с которой я вел себя в последние дни.

– Но вы же к тому времени знали, что Малиновская не в ладах с законом, – напомнил Чехов. – Почему же вы так легко согласились ей помогать? Тем более что это ее предложение выглядело тоже достаточно подозрительно…

Груздев вытер пот с лица рукавом рубашки и сказал с подкупающей откровенностью:

– Знаете что? Чтобы было понятнее, я вам такой пример приведу – если, скажем, у меня будет двухместная лодка, а рядом будут тонуть красивая женщина и такой вот несимпатичный фрукт, как Ладыгин, я спасу, разумеется, женщину, даже если у нее будет небезупречная биография… Понимаете?

– Это на вас похоже, – согласился Чехов. – Только вам не повезло. Несимпатичный Ладыгин занимался в молодости подводным плаванием и сумел выплыть.

Груздев пожал плечами.

– Это не мне не повезло, – сказал он. – Готов его поздравить. В конце концов, для меня это была чисто абстрактная задача, ничего личного.

– Ничего себе, абстракция! – крякнул Чехов. – Сколько огребли? В денежном то есть выражении?

– Гораздо меньше, чем вы думаете, – спокойно ответил Груздев. – Я же говорю, что действовал не из корыстных, а из эстетических соображений. От вознаграждения, каюсь, не отказался… Но я же не граф Монте-Кристо, а простой российский безработный… Заниматься чистоплюйством мне кажется чересчур циничным.

– Да уж, в чистоплюйстве вас не упрекнешь! – заметил с усмешечкой Чехов.

Возникла короткая пауза. Блуждающий взгляд Николая Петровича перебегал с моего лица на чеховское, не останавливаясь ни на секунду. Дышал Груздев по-прежнему тяжело, поминутно облизывая сухие губы. Наконец он взмолился:

– Давайте же возьмем чего-нибудь! Худо мне!

– Будет еще хуже, – непреклонно объявил Чехов. – Если вы не сообщите номер телефона, по которому вчера звонили…

– Да ради бога! – буркнул Николай Петрович. – Там где-то на телевизоре бумажка валялась с номером. На память я не помню, конечно.

Чехов, проявляя сочувствие к неопохмелившемуся, сделал попытку подняться, но я предупредил его, сказав:

– Я поищу!

Пока я лазил вокруг телевизора в поисках бумажки, Юрий Николаевич продолжал допрос.

– Итак, чей же это оказался телефон? – спросил он. – Самой Малиновской?

– Да откуда мне знать! – воскликнул Груздев. – Мне всего-то надо было сказать в трубку два слова: «Мы выходим», и все дела… Слушайте, кончайте с этими дурацкими вопросами! Если я сейчас же не выпью – отправлюсь за дядюшкой Миллером!

– Вы знаете, Николай Петрович, я, в некотором роде, тоже эстет, – абсолютно серьезно произнес Чехов. – Мне нравится, когда действительность самоочищается от своих уродливых проявлений… Поэтому ваше намерение отправиться, так сказать, на поля вечной охоты, я могу только приветствовать. Тем более что вы принадлежите к ненавистной мне касте врачей. Мне удалось примириться с существованием единственного в своем роде Володи Ладыгина – вам же я могу пожелать лишь счастливого пути!

Эта отповедь произвела на хозяина квартиры необыкновенно сильное впечатление. Он поник головой и окончательно впал в депрессию.

– Да, теперь я знаю, что такое ад, – покорно сказал он. – Это похмелье пополам с Ладыгиным.

– Ад на самом деле – это нечистая совесть, осложненная алкоголизмом! – назидательно промолвил Чехов. – Только чистосердечное признание может теперь чуть-чуть облегчить вашу участь…

– Какое признание! – горько воскликнул Груздев. – Я оказался игрушкой в чужих руках.

– Весь вопрос в том – в чьих! – сказал Чехов. – Кому вы должны были сообщить, что выходите? Ведь вы должны были как-то убедиться, что дозвонились туда, куда нужно?