Михаил Серегин - Последняя охота

– Я сам испугался, когда услышал этот впечатляющий диалог между Свиридовым и Фокиным, – хмыкнул Краснов. – К тому же я неслабо удивился, когда узнал, кем эти ребята были в прошлом. А вообще – у меня всегда был дар самовнушения и хорошие актерские данные.

И он засмеялся.

– Дальше, думаю, тебе все понятно, – продолжал Горин. – Если бы не инициативы господина Свиридова, как-то появление на моей вилле или побег из квартиры, где его содержали по моему приказу, то все кончилось бы гораздо позже. Две недели спустя. Но ты, Свиридов, все перекроил. Это ничего. Все довольны, особенно Александр Яклич, которого в благодарность за его актерские услуги я избавил от нежелательного родственничка.

– Ну да, – отозвался Краснов, – поспособствовал. Пригласил на свою дачу, где мне представился прекрасный случай подложить камуфлетик в машинку братца. У меня вообще всегда были пиротехнические способности. Как у господина Свиридова – стрелковая и психофизическая подготовка. Я думаю, жинка моего братца Кирюши мне теперь благодарна по гроб жизни, и вообще…

– Ладно, хватит болтать! – перебил его Горин.

Наташа стояла и чувствовала, что сейчас упадет. Нет. Ни за что. Она не покажет себя слабой перед этими людьми. Никогда.

– Теперь все кончилось, – сказал ей Горин. – За тобой остался выбор, Наташа.

– Какой… выбор? – проговорила она.

– Ты много перенесла. Я слышал буквально каждое твое слово за последнее время и могу сказать, что ни одна из знакомых мне баб так бы себя не повела. Потому что они – бабы, а ты – женщина. Поэтому я предлагаю тебе бросить этого бывшего волка «Капеллы», а теперь шакала и убийцу, что лежит на полу, и жить у меня. И не спеши говорить, что я тоже убийца и шакал. Подумай о своем сыне. Подумай о нем. Ему нужен отец и достойное воспитание. А твой Володя – он скоро умрет. Вот такие дела. Ты подумай, Наташа. Я никому не предлагал того, что предлагаю сейчас тебе.

– За что ты приказал убить Ленку? – тихо спросила Свиридова.

– Она вызвала у меня омерзение, – отозвался Горин. – Она продажная тварь. Она продала бы и тебя. Впрочем, почему «бы» – она и так продала тебя. И еще – она слишком много знала. Курганов просто подчистил ее.

– На моих глазах, – договорила Наташа. – Чтобы произвести большее впечатление, так? Очень хорошо, Валентин Адамович.

– Ты поразмыслила над моими словами?

– А что будет с Владом? – вдруг спросила Наташа.

– Я же сказал: он умрет. Ему так будет лучше. А иначе – сядет в тюрьму, а в тюрьме он долго не проживет, потому что такие, как он, в тюрьме долго не живут. А я предлагаю тебе гораздо лучший вариант, чем твоя нынешняя жизнь. В конце концов, я уважаемый человек в городе, бизнес мой на волне, а твой муж, уж извини меня, Наталья, твой муж – отморозок, который только недавно замочил несколько человек, а потом тут же пошел в публичный дом.

Наверно, только сейчас Наташа поняла до конца, что именно говорил ей Свиридов почти год назад в ту зимнюю ночь, когда его слова так сладко и жутко плясали и путались, забирая ее, Наташу, в свой коварный плен. И вот теперь оказывается, что все это были не просто красивые слова – это след длинного и извилистого, во многих местах меченного кровью пути Владимира Свиридова.

Она подняла глаза на Горина. Тот смотрел на нее неопределенным взглядом, в котором она не нашла ни агрессивности, ни злобы – скорее какая-то разбавленная грусть. Наташа проигнорировала мерзко ухмыляющего в дверях Краснова, деревянного Лелика, пучащего на все происходящее глаза Михаила Иваныча и взглянула на Влада.

Горин прав. В самом деле – Свиридов человек конченый, и он рано или поздно – а скорее рано – пойдет на дно и потянет за собой и ее, Наташу, и маленького Диму, и… И все будет кончено.

Нет, не такой жизни она для себя желала. И для сына – тоже. Если этот Свиридов, которого она сначала любила, а потом медленно разочаровывалась, как рано или поздно разочаровывается в своем муже всякая в меру прагматичная, в меру ординарная и в сущности заурядная женщина, – если Свиридов выбрал для себя такой путь, то им не по пути. «Да, – думала Наташа, – больно предавать, но еще больнее быть преданной и подставленной».

«Испугалась ты, корова», – мелькнула где-то в глубинах ее существа оскорбительная мысль, но тут же зарылась в толщу тягучей тоски и ужаса перед будущим.

И Наташа решилась.

– Я буду жить с вами, Валентин Адамович, – медленно выговорила она. – Ради Димы. Вы знаете, что я не могу испытывать к вам иных чувств, кроме… ну, вы знаете. Вы все прекрасно знаете. Но ради сына… И еще – вы пообещаете, что Владу будет сохранена жизнь. И вы дадите ему возможность уехать. Далеко-далеко. Куда-нибудь за границу.