Михаил Серегин - Крестом и стволом

Трудно сказать, кого они в нем видели – нового благородного Айвенго или своего, насквозь понятного Добрыню Никитича, но только храм стал наполняться почти до отказа, и, как подозревал священник, вовсе не для того, чтобы исполниться благодати, а исключительно чтобы собственными глазами лицезреть необычного попа.

В результате резко возросло количество продаваемых свечей и заказанных панихид, а финансовое положение храма еще раз мощно скакнуло вверх. Но для отца Василия такая мирская слава была абсолютно нежеланной, он перестал ходить в храм и из храма пешком, а предпочитал передвигаться в автомобиле, постоянно озираясь по сторонам в поисках возможного «хвоста» или еще каких «мстителей от капитала». Ну и, естественно, вечно ждал от прихожан очередного дурацкого предложения забросать какого-нибудь «зарвавшегося буржуя» тухлыми яйцами или гнилыми помидорами.

Впрочем, причины происходящего были ему совершенно понятны: в огромной деревне под гордым названием «город Усть-Кудеяр» давно созрела революционная ситуация, и не хватало только вождя. Люди отказывались верить, что причины их бедственного положения кроются в них самих – в слабости, гордыне и отсутствии любви к ближнему. Они не понимали, что единственный путь к спасению – это смирение, вера и постоянное, неуклонное совершенствование самих себя.

Так что когда уже заплатившие по триста пятьдесят долларов задатка и обозленные долгим ожиданием виз в Испанию местные мужики избили охранника обещавшей работу фирмы «Круиз» и повышибали в офисе все стекла, отец Василий не стал дожидаться, когда ему присвоят сомнительное звание «зачинателя и благословителя», и поехал к своему духовнику, иеромонаху Григорию на исповедь.

Иеромонах Григорий не удивился его визиту совершенно.

– Наслышан, наслышан о твоих подвигах, – сокрушенно покачал он головой.

– Грешен, – опустил голову отец Василий.

– Это уж точно, – согласился иеромонах и вздохнул. – Не думал я, что такое с тобой произойдет. Нет, – предупреждающе вздернул он ладонь, когда отец Василий хотел пояснить ситуацию. – Не надо, не оправдывайся. Я все понимаю, сам таким был… годков семьдесят тому назад. Все думал устроить царствие божие на земле. Нет, конечно, я себе в этом не признавался, но хотел. Ох как хотел!

Иеромонах холодным испытующим взглядом заглянул отцу Василию в глаза и неожиданно дружески хлопнул приунывшего священника по плечу:

– Не горюй! Пойми главное: господь сам знает, когда и чему срок. Я знаю, что ты это как бы понимаешь, но принял ли ты это всем сердцем? Смирился ли ты перед его волей до конца?

Отец Василий не знал, что ответить.

– Людям незрелым кажется, что церковь еще слаба, – печально покачал головой иеромонах. – Потому что нам еще приходится принимать награды из рук безбожных правителей и вроде бы как ограничивать свое влияние храмовой оградой и кабинетами властителей.

– Но разве это не так?! – аж подскочил отец Василий от совпадения этих слов со своими невысказанными мыслями. – И разве мы станем сильными, если не будем…

– Подожди! – жестко оборвал его иеромонах. – Я сказал: так думают люди незрелые… Они не понимают, что у церкви нет нужды в «такой» силе. Они не ведают, что для слова божьего, сотворившего этот мир, нет в нем никаких преград!

Отец Василий словно провалился в пустоту – это было чистой правдой.

– Пост и покаяние! – сурово приказал иеромонах. – Ибо сказано: «Врач! Исцели самого себя!»

Всю дорогу домой отец Василий думал только над тем, что сказал ему его духовник. И чем больше думал, тем яснее понимал, что на самом деле все это время страстно жаждал той роли, которую ему навязывали далекие от истинных христианских ценностей прихожане. Что, кого бы он из себя ни строил, в каждом его слове, в малейшем оттенке читались бунт и гордыня, и только поэтому люди стали навязывать ему эту недостойную священнослужителя роль вождя.

«Господи, спаси и сохрани! – молил он. – Господи, прости и помилуй! Господи, научи, как мне быть!»

В свой двор священник входил уже под утро с твердым решением изменить собственную жизнь, чего бы это ему ни стоило. Стрелка встретила его тревожным ржанием, и отец Василий даже подумал, а не передалось ли и ей его душевное состояние.

– Тихо, моя хорошая, – ласково улыбнулся он лошади. – Все будет хорошо, вот увидишь!

Но кобыла не успокаивалась. Она принялась метаться по двору, вставать на задние ноги, дико вращая глазами и обнажая крепкие желтые зубы. Священник встревожился и кинулся к крыльцу. Открыл дверь и сразу пробежал в спальню.