Михаил Серегин - Крестом и стволом

Отец Василий вцепился в него мертвой хваткой, добиваясь права задержанных на регулярные исповедь и причащение. Он напомнил Косте про его врачебный долг и вынудил-таки двинуть в область «телегу» о ненадлежащем соблюдении в «новом» усть-кудеярском изоляторе санитарно-эпидемиологических норм. И каждый божий день он ездил в изолятор и работал, работал и работал.

Если бы его сейчас спросили, а стал бы он использовать рассказанное на исповеди, чтобы защитить себя и свою семью, он, пожалуй, и не ответил бы ничего внятного, но пока бог миловал и до такой постановки вопроса не доходило. Исповеди шли сами собой, а сбор информации – тоже.

Братишки слово сдержали и под видом исповедания, слово за слово, встреча за встречей, выкладывали священнику каждое слово, услышанное случайно или откровенно подслушанное, которое касалось того, что обсуждалось в кабинете у Пшенкина. И отец Василий чувствовал себя абсолютно вправе использовать эти рассказы, как хотел, – братьям и в голову не приходило исповедать свои грехи на самом деле.

Им не сразу простили пролет на Волге, но придуманная братьями легенда о том, что отец Василий попросту удрал, махая в кромешной тьме веслами, как чемпион Европы по гребле на каноэ, показалась Пшенкину достаточно достоверной. У него и в мыслях не было, что скандальный, противный поп способен запросто отпустить людей, пытавшихся его убить.

Отец Василий свое слово тоже держал и «подогрев» обеспечил. Совершенно не выделяя камеру братьев среди остальных, он так же щедро оделял ее пожертвованными небогатыми прихожанами печеньем, салом и сигаретами. В начале октября труды принесли плоды, и отец Василий услышал от братьев то, чего, собственно, и ждал.

Беда в том, что именно в этот день священник только-только поверил затишью и подумал, что можно немного расслабиться и перевезти Ольгу в дом. Так что, когда он получил это известие, его первая реакция была похожа на реакцию товарища Сталина о начале войны – недоумение и боль. Так, словно с Ковалевым можно было заключить надежный пакт, а его улыбки при случайных встречах в коридорах что-то значили.

«Все готово, – сказали братья. – Покушение состоится в ближайшую субботу».

Всех деталей они не знали, да и знать не могли. Но они и так рассказали достаточно много. Главным, что они узнали, было имя исполнителя – некто Потап. За точность имени они оба ручались. Потап разговаривал во сне и почти слово в слово повторил все свои контраргументы Пшенкину и конечное согласие. Кроме того, по косвенным данным братья достаточно точно вывели и дату. Потому что Потапа собирались выпустить из изолятора только на субботу, причем так, чтобы доказать его отсутствие в камере было невозможно. К сожалению, способ и точное время покушения так и остались тайной.

Расстроившийся было отец Василий поразмыслил и решил, что нечего распускать сопли. Все идет прекрасно, и человек разумный может извлечь из его положения достаточно много выгод. Правда, каких именно, он пока не знал.

И в этот вечер он, как и всегда по вечерам, уплыл на лодке до самого острова Песчаного и упал в холодную октябрьскую воду. Нет, природа еще цвела всеми цветами, но резко уменьшившееся количество солнца Волга почувствовала первой и теперь медленно, но верно остывала.

Первое, что он осознал – дата выбрана не случайно, именно субботнее расписание отца Василия было известно достаточно большому количеству людей и крайне редко менялось. Значит, они рассчитывают поиметь его в таком месте, где он непременно будет.

Кроме того, они рассчитывают на то, что Потап уйдет незамеченным. Где это можно сделать?

И главное – следует исходить из того, что покушение должно имитировать несчастный случай.

Отец Василий уже успел замерзнуть, но мысли не складывались, и только когда он выбрался на берег, ему стало ясно – Потапа нужно хватать за руку. Ковалев не хочет шума, значит, его следует поднять.

Он вернулся на усть-кудеярскую пристань, вернул лодку дымившему своим извечным «Беломором» Петру и пешком отправился домой. Во время ходьбы его прежние мысли, как правило, прояснялись, а порой и появлялись новые. Но даже когда он дошел до дому, многое оставалось недодуманным.

Отец Василий открыл ворота, улыбнулся Стрелке и поднял руку, чтобы потрепать ее по холке, но кобыла дико скосила глаза в сторону и заржала.

– Вот ты и попался, – раздался сзади противный скрипучий голос.