Михаил Серегин - Пастырь из спецназа

Он заметался по берегу, но что теперь предпринять, не имел никакого представления. «Эмчеэсники взрывали лед! – хаотично метались его мысли. – Значит, они боялись большого паводка… Так? Или нет?» Он не был уверен ни в чем. Не связанный укладом своей жизни с рекой, он совсем не интересовался регулярными сводками МЧС и теперь пожинал плоды своей неосведомленности… Поистине страшные плоды.

Священник кинулся к шалашу, но на полпути вернулся и, выбрав подходящую корягу, подтащил ее к берегу и положил как раз на линию подступившей воды. «Если река в ближайшее время подымется, – подумал он. – Я об этом узнаю сразу… А потом? Что будет, если она и впрямь подымется?» Ответа не было.

Отец Василий кинулся обратно на пригорок и принялся стремительно стаскивать все собранное топливо в одну кучу – в стороне от своего жилища. Ему нужен был большой костер и как можно быстрее. Потому что никто бы не сказал ему сейчас, сколько времени у них осталось.

– Что случилось, Миша? – встревоженно высунулась из шалаша Ольга.

– Туман ушел, Олюшка! – жизнерадостно соврал отец Василий. – Теперь наш сигнал точно увидят!

Ольга с глубоким сомнением посмотрела на своего супруга, но, слава тебе, господи, ничего переспрашивать не стала и снова спряталась внутри. Отец Василий обхватил огромное, самое большое бревно, прижал его сырую, изъеденную паразитами, мертвую плоть к своей груди и попер в общую кучу.

«Только бы кто-нибудь заметил! – шептал он. – Только бы они поняли, что здесь действительно беда!» Он помнил это состояние души, когда не хочется верить ни во что плохое или, что еще хуже, когда человек стесняется напрячь соответствующие службы, потому что боится выглядеть паникером, если опасность окажется надуманной… Только бы они, хоть на этот раз, не побоялись!

Примерно через полчаса огромная, действительно огромная, пирамида из трухлявого, полусырого дерева была сложена. Священник щедро переложил бревна, доски и ветки сухим, ломким камышом и побежал к заводи посмотреть, не подошла ли вода еще ближе. Но едва только показалась эта заводь, как он понял: все совсем плохо! Потому что вода не просто подошла – положенной им на берегу тяжеленной коряги не оказалось на месте, да и самого места уже не было видно под водой.

Отец Василий побежал – изо всех сил – поджигать приготовленное им чудовищное сооружение.

Дрожащими руками он вытащил из кармана зажигалку и щелкнул рычажком. Маленький голубенький огонек весело вспыхнул и родил в плотной камышовой вязке своего светло-желтого собрата, и пирамида стремительно занялась.

– Что случилось? – опять выглянула из шалаша Ольга.

Отец Василий хотел соврать и понял, что не может. Не сейчас. Потому что случись ему ошибиться в своих надеждах, и этот костер станет их погребальным костром, а часы или даже минуты, проведенные вместе, их последними минутами.

– Вода наступает, – дрогнувшим голосом произнес он.

Ольгины глаза широко распахнулись, задумались, ушли куда-то глубоко в себя, а потом снова прямо и властно посмотрели на мужа.

– Если они не успеют, что мы будем делать? – тихо, но внятно спросила она.

– Пойдем по льду, – сипло ответил он.

Он знал, что это почти стопроцентное самоубийство. Но именно почти. Потому что сломаться и смиренно ждать конца было бы еще хуже – слишком уж много раз он видел, чем обычно кончается такая жизненная установка.

Из-за горизонта медленно, слишком медленно, невероятно медленно поднималось солнце.

Слоистая смесь мокрого и тяжелого, а затем сухого и трухлявого плавника оказалась тем, что надо: гигантский столб густого, удушливого дыма шел почти вертикально вверх, и не заметить его было просто невозможно. Отец Василий бросился собирать топливо впрок, время от времени заруливая в знакомую заводь и со все возрастающей тревогой отмечая, как поднимается вода, отнимая у них берег – метр за метром.

Ольга помогала как могла: придерживая ребенка левой рукой, она свободной правой упорно подтаскивала и бросала в костер помогающий огню жить сухой, хрусткий камыш. Но лучше бы она этого не делала: каждый раз, когда отец Василий натыкался взглядом на Ольгину округлую, дышащую жизнью фигуру, на маленького Мишку у нее на руках, у него внутри все обрывалось, руки словно теряли силу, а ноги подгибались от невыразимого ужаса и неприятия всего происходящего.

А вода все прибывала и прибывала…

– Миша! – позвала его Ольга, когда отец Василий, в очередной раз отметив, что вода отняла у них еще около полутора метров жизненного пространства, возвращался с огромной, тяжелой корягой.