Михаил Серегин - Бар-сучка

Худой мужичонка лет двадцати восьми развалился в большом кресле и с интересом разглядывал ту, которая ему предназначалась. Лицо его было небритым, под глазами большие синюшные круги. Он весь напоминал высохший куст. И что же он сможет?

– Хотите, чтобы я отдалась ему, а вы на это просто будете смотреть?

– Дада, почему ты не хочешь угодить старику? – заворчал дед. – Мы же уже обо всем договорились.

– Я думала, что буду с вами.

– Слушай, простодыра, – подал голос мужичонка, – какая тебе разница, кто тебя прет! Давай доставим деду удовольствие, пусть смотрит.

Парень поднялся и спустил штаны. Между ничем не примечательных бедер безжизненно болталось ничем не примечательное орудие.

От такого резкого перехода от слов к делу ей стало нехорошо.

– Иди, поласкай его, – заскрипел дед, скромно разместившись в углу комнаты. – Видишь, он к тебе равнодушен.

Дарья видела, но не могла и шагу ступить.

– Она что, – парень обратился к деду, который и ему, видимо, заплатил, – не в курсе, для чего ее пригласили? Я вообще ничего не понимаю. Это шлюха или не шлюха?

– Иди ко мне, бестолковый, – позвала Дарья.

Глаза пожилого клиента зажглись молодецким пламенем.

Дело поехало коряво и неумело. Она вообще не помогала ему.

Правда, чем хуже у парня получалось, тем лучше становилось на душе у Дарьи.

Когда мужичонка кончил дело и хотел было уже идти, старик остановил его и предложил заплатить ему и Дарье за вторую серию.

– Извини, дед, я сейчас больше не могу. Подруга, тебя подвезти?

Ей симпатизировало его абсолютное безразличие к тому, кто платит деньги. Ну, захотел ты посмотреть, как люди занимаются любовью? Посмотрел. Захочешь еще раз взглянуть? Никто не против. Он был прост, как белый лист бумаги, как батон в булочной, как булыжник в выщербленной брусчатке.

На дедульке ей пришлось поставить крест. Ни хрена он не может – ни того, ни сего.

Как оказалось, его звали Жерех. Как он сам объяснил, за постоянное желание бить тех, кто слабее и моложе. Он и сам не понимал, откуда это.

– Сейчас вроде повзрослел, – жаловался он, – а все равно, как пацана какого-нибудь увижу, так и хочется ему наподдать. Не сильно, так, ради прикола.

– Ты на чем? – Дарья подняла воротничок, когда они вышли на улицу.

– А вон.

Ноги у нее не разъехались лишь благодаря сильным мышцам промежности. Шла она как раз по припорошенному снегом льду.

Он успел подхватить ее.

– Держись, куколка.

Черная «девятка». Она не могла глаз отвести от машины. Неужели Софья не врала? Неужели Реместов все задумал и провернул? Он выдержал пытки и сейчас просто ждет, пока разойдутся волны?

– Ты чего стоишь? Садись, – он даже открыл ей дверцу. Так вот сядешь и куда приедешь? Она не знала, что ей делать. – Ты едешь или нет? Не студи салон. Я не возьму с тебя бабки, ты чего?

У нее не было оружия, не было баллончика… Нож, есть нож, он в сумочке, но лезвие у него не выбрасывается. Только не дергаться. Едем, едем, едем.

Она села, и они тронулись.

– Тебе куда? – Водил он здорово. Никаких лишних движений. Машина, как послушный зверек, слушалась каждого его движения. С коробкой передач он обращался как с великой драгоценностью и не то что рвал ее – он ее охаживал, как девственницу: пальцы только дотронутся до рычага, а машина уже рада ему услужить.

Она не забыла, с кем сидела, а потому немного приврала и сориентировала его от нужной ей остановки на два пункта вперед. Не хватало, чтобы все эти дела коснулись матери.

– Тебе были безразличны все мои усилия. Стеснялась дедушку?

– У меня в первый раз такое. – Дарья решила подсечь: – А тебя он, наверное, постоянно приглашает?

Жерех закивал:

– Раз в неделю обязательно. У него в жизни только это удовольствие и осталось, – маленькие стрелочки собрались около глаз – зрачки прятались за шторами ресниц от машины, идущей навстречу с дальним светом. – Ненавижу таких козлов, – выругался он, – неужели фонарей мало?

– И много у тебя было таких бабочек?

– Перестань, – он усмехнулся, – ты что, ревнуешь, что ли? Что-то до этого я от проституток таких вопросов не слышал. От женщин было, а вот от жриц любви не приходилось. Могу тебе только одно сказать: та, которая у меня была до тебя, страстная была, как огонь, в любое время дня и ночи. Старикан аж выл от удовольствия, потому как нам на него было наплевать.

– Наверное, это здорово, – согласилась Дарья, – только надо привыкнуть.

– Нет, – они выбрались на широкий проспект, – главное – это завод. Вот если ширнешься, а потом берешь девочку, вот это я обожаю.