Евгений Сухов - Уловка медвежатника

Император самобичевание оценил.

– Могу вам сообщить, что вчера вечером ограблен «Российский коммерческий купеческий банк» на очень крупную сумму. Дело может принять политический оборот с весьма неприятными для нас последствиями, – голос царя звучал ровно и уверенно. Уже ничто не указывало на раздражение императора. – Передайте мое высочайшее распоряжение министру внутренних дел, что я буду лично следить за раскрытием этого преступления.

Секретарь был из рода князей Трубецких. Малый представительный, едва ли не на голову выше самого императора, он обладал очень важным качеством – умел быть незаметным и открывал рот только в том случае, когда того требовали обстоятельства. Вот и сейчас, приподняв острый раздвоенный подбородок, он внимал с невероятным прилежанием. Надо отдать ему должное, все указания секретарь справлял в срок, не забывая ни о чем. Впрочем, иного и не ожидалось. Иначе бы его при императорской особе не держали.

– Будет немедленно исполнено, – заверил секретарь.

– Вы уж поторопитесь, голубчик. Да, еще вот что… Меня настораживает криминальная обстановка в Санкт-Петербурге и в Москве. В какую газету ни глянь, обязательно натолкнешься на какую-нибудь леденящую душу историю. Вызовите ко мне в ближайшее время для доклада министра внутренних дел, мне бы хотелось услышать, что же он скажет в свое оправдание.

– Я немедленно передам ваше распоряжение.

– Уж постарайтесь, – чуток ворчливо проговорил Николай Александрович и, заложив руки за спину, отошел к окну.

Князь Трубецкой, кроме гвардейского роста и выправки кавалергарда, обладал еще одним немаловажным качеством – тактичностью. Государю не нужно было его выпроваживать даже наклоном головы – он прекрасно знал, когда следует возникнуть и когда нужно отбыть. Дверь неслышно закрылась, оставив государя в одиночестве.

Во внутренний дворик вышла Алекс. На ней было длинное темно-синее приталенное платье, еще более подчеркивающее ее почти девичью фигуру. В правой руке императрица держала небольшой зонтик, больше служивший для опоры во время ходьбы, чем от возможного дождя.

Наследник, доверчиво прижавшись к матери, что-то ей оживленно рассказывал. Внутри у государя защемило. Он болел вместе с сыном и вряд ли когда-нибудь поправится окончательно.

Григорий Леонидович остановился перед четырехэтажным домом с пилястрами и мезонином по третьему и четвертому этажам. Внимательно оглядел себя – кажется, все в порядке – и уверенно вошел в подъезд.

Нигде не задерживаясь, Григорий Леонидович поднялся по мраморной лестнице, устланной широкой зеленой ковровой дорожкой, и заторопился в приемную директора Департамента полиции, действительного статского советника господина Трегубова Александра Павловича.

Коротко поздоровавшись с секретарем, Виноградов внимательно всмотрелся в его лицо, стараясь угадать настроение начальства. Как известно, физиономии секретарей с зеркальной точностью передают настроение хозяина, и по тому, какими глазами оглядывает тебя секретарь, можно предположить, как в настоящее время относится к тебе собственник кабинета.

Секретарем у директора был Степан Меллер, из потомственных военных. Воспитывался в Санкт-Петербургской военной гимназии, затем учился в юнкерском училище и вступил на военную службу офицером лейб-гвардии в Измайловский полк. Оставалось только ломать голову, что его заставило прервать так блистательно начавшуюся военную карьеру и проситься в Департамент полиции, где он вряд ли мог рассчитывать на стремительное продвижение. Впрочем, место ему досталось неплохое.

Несколько суровый с виду и оттого казавшийся малость замкнутым, он был необычайно располагающим во время беседы. Сейчас на его лице, напротив, промелькнуло нечто похожее на улыбку (весьма редкий случай), из чего Григорий Леонидович поспешил сделать вывод, что вызван он был не для разноса. От души малость отлегло, хотя расслабляться не следовало.

– Проходите, господин статский советник, Александр Павлович ждет вас!

Секретарь легко поднялся и приветливо распахнул перед Григорием Леонидовичем дверь. Подобная любезность с его стороны наблюдалась не всякий день, а потому совсем сбила с толку.

Дверь в кабинет директора Департамента была высокой и необычайно широкой, с тонкой искусной резьбой, по сути, она представлялась воплощением художественного мастерства, и у каждого, кто созерцал подобное творение, невольно возникала мысль, что за такой преградой должно скрываться нечто особенное, невероятно примечательное. Но стоило только распахнуть ее пошире, как на всякого невольно обрушивалось разочарование. Взгляду открывался вполне обыкновенный кабинет, напрочь лишенный каких бы то ни было излишеств, правда невероятно просторный, в котором запросто могла бы уместиться целая рота солдат во время построения.