Елена Крюкова - Железный тюльпан

— Ну, Робин Гуд, а еще бабой прикидывался, — восхищенно сказал Беловолк, вертя поросенка в руках и подозрительно взглядывая на меня. — Где стрелять училась? В своем Красноярске?.. Разряд имеешь?.. Отлично меня разыграла.

Он совсем не ожидал, что я внезапно расплачусь.

— Погоди, Фрэнк. Не обнимай меня так сильно. Ты мне кости сломаешь.

Мулатка вырвалась из кольца черных рук, поднялась над ним, расставив ноги. Голая шоколадная фигурка в свете весенней Луны, льющемся в окно, казалась совсем хрупкой. Они с Фрэнком лежали на полу, на скинутом на пол с кровати матраце, простыня сбилась, обнажилась обивка. Мулатка посмотрела на распростертое черное тело сверху вниз, наступила босой пяткой на грудь мужчины.

— Я победила тебя.

— Сдаюсь.

— Побежденные ведь делает всегда то, что хочет победитель?..

— Да. Иди ко мне.

— Подождешь. Я не об этом. Это мы всегда с тобой успеем повторить. Помни о другом, Фрэнк.

Она переступила через него, и он не мог больше созерцать снизу ее распахнутую розовую женскую раковину. Подошла к столу. Взяла большую железную коробку, стоявшую на столе. Вернулась с коробкой в руках к раскиданным простыням, к недвижному черному телу.

— Ты такой черный, что похож на дьявола.

— Это ты у меня дьявол, Джесс.

— Да, я дьявол. — Он увидел в темноте блеск ее зубов. Она подняла крышку железного ящика. Ее белки во тьме тоже, как и зубы, сине блестели. — Я всегда была дьявол. С тех пор, как меня бросила мать. — Она запустила руку в коробку. — Ты помнишь хорошо о том, что я хочу сделать завтра?

— Да. — Он провел языком по губам, искусанным ею. — Но мне кажется, Джесс, это пещерный, первобытный способ. Лучше бы воспользоваться достижениями цивилизации. И где ты хочешь это сделать?

— Потом. После всего. Когда все закончится.

— Прямо в толпе, в толчее?..

— Нет. В тишине. Я люблю тишину.

Она вынула из коробки то, что заслоняла от Фрэнка массивная железная крышка. Он облизнул вспухшие губы еще раз. Девочка невероятно сексуальна. Она может далеко пойти. Он мог бы стать лишь ступенькой на ее пути, такие идут по трупам, — если бы он не натягивал крепко вожжи. Пока он правит ею, а не она им.

Она любовно, вертя в темноте, в луче лунного света, рассматривала то, что вынула из стального сундучка.

— Плевать я хотела на твою цивилизацию, — сказала она, растягивая слова. — Я выросла в чайна-таунском притоне. Я пела в гарлемских забегаловках. Я ложилась под мальчишек-ниггеров, и они кусали меня вставными железными зубами, и шрамы долго заживали. Меня воспитал старый монгол, втихаря занимавшийся ковкой холодного оружия на задах своего крохотного китайского ресторанчика, и я подносила ему в кузнечных щипцах раскаленные лезвия, а мне было, Фрэнк, всего шесть, семь лет, а в восемь лет меня изнасиловал, прямо в этой маленькой кузнице, его подмастерье, старый Доусон. Я тертый калач, Фрэнк. И я знаю цену вот этому. Это — надежно, потому что это — древнее. Это — живое. Это — продолжение твоей руки. Это никогда не подведет.

— Тебя это подвело однажды!..

— Сейчас не подведет. Каждый может ошибиться, Фрэнк. Каждый может оплошать. Но лев, Фрэнк, прыгает только один раз.

И она протянула негру кулак с тем, что крепко зажато было в нем.

Гул последней, генеральной репетиции.

Как жаль, что у жизни нет последнего, генерального прогона. Прогнал бы — и посмотрел, что ты сделал не так, где можно подправить, где укоротить, где стереть грязь, где подлатать дырки. И жить начистоту, набело, с блеском, без сучка без задоринки. Как говорил дирижер Вилли Ферреро — эти слова любил цитировать Миша Вольпи: «Хм, господа оркестранты, давайте сразу играть во второй раз».

Люди. Лица людей. Сколько лиц людей, Господи, промелькнуло мимо меня в эти фантастические полгода, пока я… Стоп, машина, задний ход. Не думать о том, что все это в последний раз. Ты еще выкарабкаешься, Алка. Ты еще придумаешь ход конем. Беспроигрышную ходульку. Ты…

— Башкирцева! На сцену! Прогон! Пошел оркестр! Освещение! Где красные софиты?! Саня, красные софиты! Быстро! Она в этой песне курит, и дым у нее должен быть красный! Саня! Не спи!

Не спи, Саня. Не спи, Леха Красный. Не спи, Раиса. Не спи, синий Фрэнк. Не спи, девочка Джессика. Не спите, все ребята, кто сегодня репетирует со мной, а завтра будет выступать. Жизнь — это всегда последний концерт. Последний.

Господа, давайте сразу играть и петь в последний раз.

«Ночь светла. Над рекой тихо светит луна… И блестит серебром голубая волна. В эту ночь при луне, на чужой стороне, милый друг, нежный друг, вспомни ты обо мне!..»