Евгений Сухов - Матерый и скокарь

– Значит, он?

Назар Иванович отрицательно покачал головой:

– Нет, эта кандидатура тоже отпадает. Сейчас он в Европе, в Париже. Косит под состоятельного бизнесмена с солидной репутацией. В Москве имеет свою картинную галерею, в которой выставляются весьма известные художники. Занимается продажей картин, в общем, не бедствует!

– Остается третий?

– Получается, что так. Кроме погоняла Матерый, у него есть еще два – Трубадур и Росомаха.

Георгий подцепил двумя пальцами портрет и положил его на стол.

Обычно, глядя на фотографию, Волостнов мог составить представление о человеке, и он совершенно не удивлялся, когда его личное впечатление всецело соответствовало психологическому портрету преступника, очерченному специалистами. В конце концов, долгие годы оперативной работы не пропали даром и научили оценивать человека только по одному случайно брошенному взгляду. Но сейчас Георгий Волостнов поймал себя на том, что совершенно не знает, что можно сказать о человеке, запечатленном на фотографии.

Правильнее было сказать, что он никакой!

Как оперативник среди прохожих. Попробуй, выдели его из общей массы!

Невозможно было даже предположить, какого он возраста. Совершенно незапоминающаяся наружность. Человек толпы. Ее органическая частица, без каких бы то ни было индивидуальных признаков. Шагнул в людскую массу и растворился в ней, как капля воды в полноводном потоке. И только при достаточно долгом изучении вдруг начинаешь осознавать, что это совсем необычный типаж. Скорее всего, он стилизован под среднестатистического гражданина. Так гончар лепит одинаковые кувшины, которые невозможно отличить один от другого.

Вот только возникает вопрос: зачем же ему нужно надевать на себя столь невыразительную личину? Даже у божьих коровок при длительном изучении можно распознать весьма значительные отличия. И чем пристальнее Волостнов смотрел на портрет, тем больше начинал понимать, что маска усредненного обывателя была надета намеренно.

Вот только для какой надобности такая маскировка?

– Почему его называют Трубадуром? – продолжал рассматривать портрет Волостнов, осознав, что из всех троих он наиболее опасная фигура.

Никифоров невольно хмыкнул:

– Неожиданный вопрос. А больше ты ни о чем не хочешь спросить?

– Разве что позже.

– Трубадуром его прозвали потому, что он профессионально играет на саксофоне. Говорят, одно время даже подрабатывал в ресторане. Но это не самая главная его заслуга.

– Тогда какая же главная?

– Мы знаем о нем очень немного, и то по оперативным данным. Но он весьма высоко зарекомендовал себя в своей среде. Его группировка считается наиболее дерзкой в Москве. Работает он исключительно по антиквариату и произведениям искусства. Имеет весьма разветвленную сеть информаторов, среди которых немало коллекционеров. Нам известно, что он вращается в кругу политиков, многие из них страстные коллекционеры. Заказы на произведения искусства периодически поступают и от них. Некоторые из политиков настолько одержимы в собирании старины, что готовы рискнуть даже собственной карьерой. – Подняв карандаш, лежащий на столе, Назар Иванович покрутил его в ладони, после чего сделал неожиданное признание: – Мое такое мнение, если детально покопаться, то можно отыскать компромат на любого политика и чиновника самого высокого ранга, собирающего произведения искусства. Некоторые из них просто ищут людей, способных достать для них вожделенное полотно. Причем они прекрасно осознают, что оно может иметь криминальное происхождение. Другие намекают на то, что хотели бы иметь у себя в особняке что-нибудь эдакое, третьи вынуждают коллекционеров расстаться с понравившимся шедевром. Подчас дело доходит даже до угроз.

Волостнов кивнул:

– Понятно. А все-таки что можно сказать о самом Трубадуре?

– Мы давно хотели на него выйти, но вот беда, не знаем даже, как он выглядит. Этот портрет не что иное, как фоторобот. Мы даже не знаем, правильно ли он смонтирован. Его группа очень закрыта, к себе они никого не допускают. Разве что по очень солидным рекомендациям. Но таковых у нас просто нет на сегодняшний день… Не однажды мы пытались внедрить к нему своего человека, но у нас ничего не получилось. Вот этот портрет, – двинул Никифоров вперед фотографию, – результат нашей оперативной разработки. Человека, сумевшего описать его, через два дня нашли в подъезде собственного дома с простреленным черепом.