Андрей Ильин - Третья террористическая

Несколько раз, надеясь задержать погоню, они оставляли позади себя растяжки, распрямляя и слегка вытаскивая из запала гранат усики чеки, привязывая к кольцу и расправляя тонкую, почти невидимую в траве леску. Однажды где-то там, далеко сзади, громыхнуло. Возможно, кто-то зацепил леску ногой. Но войска не партизаны, они могут позволить, не обременяя себя, эвакуировать раненых воздухом и гнать «дичь» дальше, меняя личный состав, давая возможность ему отдохнуть.

К ночи они выскочили на засаду, выдержав короткий, но интенсивный бой. От полного уничтожения спасло чудо — то, что в засаде сидели, по всей видимости, молодые солдаты, которые открыли стрельбу с длинной дистанции, испугавшись выбежавших на них боевиков.

Они успели залечь и, прикрывая друг друга огнем, отползти в лес.

Наступившую ночь они восприняли почти как спасение. Но ночью они тоже не отдыхали, ночью они продолжали идти вперед, почти на ощупь, часто меняя направление, чтобы сбить преследователей со следа.

Ближе к утру вышли к наезженной дороге. И сразу же услышали далекий гул мотора. Колонна?.. По их душу колонна?!

Нет, для колонны звук был слишком слабый. Похоже, одиночная машина, ну, или две машины…

Все переглянулись. Есть шанс! Есть шанс выскочить из устроенного им «коридора», который ведет в капкан…

Быстро, притащив из леса, навалили поперек дороги какие-то бревна, толстые ветки, вырванные с корнем кусты, создав искусственный вал. На вид — очень внушительный, по сути — никакой. Рассыпались с двух сторон по обочинам, залегли.

Из-за поворота показался «КамАЗ». Судя по реву мотора, тяжело груженный. За ним, приотстав метров на пятьдесят, тянулся еще один. Вообще-то федералы ночью ездить не любят, но, видно, этих сильно прижало.

Мелькнувший в свете фар завал заставил водителя головной машины притормозить. И его тут же сзади заперла вторая, приблизившаяся вплотную к заднему борту, машина.

Это была ошибка — непростительная ошибка. Ему бы не тормозить, а, увидев препятствие, дать по газам, чтобы разогнать тяжелый «КамАЗ», с ходу врубиться в баррикаду, разбросав в стороны бревна, и, перескочив через них, освободите себе путь. Могло получиться! А так он встал, не имея возможности сдвинуться ни туда, ни сюда — впереди был завал, сзади второй «КамАЗ», с боков подступившие к обочинам деревья!

В мгновенье, когда машины замерли, когда водители стали шуровать рычагами, переключаясь на заднюю скорость, они ударили по кабинам и тентам из автоматов. На этот раз стреляли аккуратно, так, чтобы не попасть в баки и шины и не попортить мотор. Пули, звонко щелкая, бились в дверцы, прошивая кабины и водителей. Дав залп, они прыгнули вперед, рванули на себя дверцы, резанули штык-ножами тенты.

В кабинах живых не было. В кузове нашли нескольких растерянных, ничего не понимающих со сна солдат, которые сопровождали груз. Выдернули их на дорогу.

Стали задавать быстрые и самые важные вопросы.

— Где колонна?

— Сколько у вас было машин?

Солдаты насупленно молчали.

Вести долгие допросы было некогда. Кто-то из боевиков выдернул из ножен кинжал и, притянув к себе ближайшего солдатика и толкнув его в свет фар, вогнал лезвие ему в самый низ живота, под гимнастерку, с силой потянув рукоять вверх. Раздался страшный, резанувший всех по ушам, хруст. Солдат даже не закричал, он еще ничего не понял и не почувствовал боли. На дорогу, в пыль шмякнулись вывалившиеся из живота внутренности. Солдат удивленно смотрел на них и на свои руки, которые, шаря по животу, ловили кольца кишок. Его рот начал кривиться в крике, но он не закричал, не успел, потому что его полоснули ножом по горлу.

Солдаты в ужасе наблюдали за расправой. Боевик выволок на свет следующую жертву.

— Где остальные машины?! — крикнул он, занося для удара нож.

— Нет! Больше нет! — испуганно залепетал солдат, косясь на сверкающий в свете фар нож. — Мы были одни, честное слово!

Боевик толкнул его обратно.

— Щенки!..

Машины остались на ходу. У них были высажены лобовые и боковые стекла, сбиты зеркала, продырявлены дверцы, но моторы работали исправно.

— Все, поехали, поехали!..

Но нужно было что-то делать с пленными. Можно было и отпустить, потому что опасности они не представляли и потому что время торопило. Но их не отпустили.

— Дайте я! — попросил Мурад.

Он был самый младший в отряде и самый злой — маленький и свирепый волчонок, жаждущий чужой крови. Он бы не оставил их живыми ни за что, потому что мстил за арестованного федералами и пропавшего старшего брата! И еще он хотел убивать, чтобы доказать свою взрослость, наивно, по-детски полагая, что мужественность измеряется готовностью и умением убивать. Этому его научила война, а мира в своей короткой жизни он не помнил.