Андрей Ильин - Шпион федерального значения

…Если вы готовы, то мы согласны…

…Если вы гарантируете, то мы обещаем…

Сотни пустых слов, каждое — ценою в солдатскую жизнь!

И, кажется, что-то даже начало сдвигаться… У опального главы появилась надежда вернуть себе президентское кресло официально, покаявшись, пообещав быть лояльным к власти и сдав России своих сподвижников. И Москва вроде бы тоже начала склоняться к покупке мира с помощью объявления общей амнистии и раздачи должностей…

Но вдруг что-то изменилось, что-то, как видно, переигралось в высших эшелонах власти.

— Передайте ему, что переговоров не будет!

И тут же, другим тоном, от себя:

— И постарайтесь донести до него мысль, что его никто не воспринимает всерьез.

«Суфлеры» донесли.

И глава в изгнании понял… Понял, что слова нужно подпирать делами. На которые он был неспособен. На которые был способен Абдулла Магомаев…

У него уже не было сил!.. Не было сил жить в личине Аслана Салаева. Он был ему ненавистен так же, как все остальные окружавшие его «чехи». Он не ассоциировал Аслана с собой, он ассоциировал его с врагами…

Потому что Аслан делал все то же самое, что делали «духи», — он воевал против федералов, он ходил в рейды, ставил фугасы и убивал русских военнослужащих… Аслан Салаев — не он! Потому что он не был Асланом Салаевым! И не был дезертировавшим из части контрактником Степаном Емельяновым, с чьими документами он сюда пришел и под чьим именем жил до того, как стал «духом». Он не был «чехом» и не был предателем — он был Сергеем Алексеевичем Матушкиным. «Тромбоном»…

У которого уже почти не осталось сил все это терпеть…

Вчера в лагерь притащили пятерых русских солдат и двух пожилых чеченцев. Про чеченцев сказали, что это предатели, которые служат русским. Пленников построили и долго, распаляя присутствующих, объясняли, что они захватчики, ненавидящие чеченский народ и желающие ему зла.

«Захватчики» были мальчишками. Они стояли рядком, привычно выстроившись в линию и подровняв носочки. Стояли, опустив плечи и понурив головы. У одного из них голова и плечи ритмично вздрагивали, потому что он беззвучно плакал и по его щекам, оставляя грязные борозды, текли слезы.

Всех их взяли на «мародерке», когда они, самовольно покинув часть, шарили в полуразрушенных чеченских домах, чтобы найти что-нибудь, что можно продать на базаре. Скорее всего они хотели купить водки. Но может быть — хлеба.

На эту деревню их навел базарный торговец, который распалил их, рассказав, что там должно быть много ценностей, которые он с удовольствием обменяет на еду, сигареты и водку. И еще он сказал, что никаких боевиков там нет и быть не может. Той же ночью пацаны сорвались в самоход, надеясь разжиться деньгами.

Но их уже ждали…

Они даже не успели ничего понять — на них набросились со всех сторон, вырвали оружие и уронили на землю. Одного из них — такого же, как они, срочника, но сержанта — прикончили сразу. Чтобы остальные не дергались. Его повернули на живот, подсунули под шею кинжал и, удерживая за волосы и оттягивая голову, что было сил резанули вверх. Он даже крикнуть не успел… Его голову отделили от шеи и подняли вверх. Его глаза еще не закрылись, еще смотрели, ещё полны были ужаса. Его тело, лишенное головы, еще несколько секунд дергалось, стуча руками и ногами о землю.

После этого русские не сопротивлялись. Они выстроились друг за другом и пошли туда, куда им указывали, даже не пытаясь сбежать.

Они были не готовы к такой жестокости, они всего лишь хотели разжиться деньгами, чтобы выпить и купить курева, они не ожидали, что им будут отрезать головы…

Теперь они стояли шеренгой, вокруг них — спереди, сзади и с боков толпились чеченцы, а перед ними вышагивал свирепого вида боевик, который захватил их и не убил лишь потому, что за живых пленных ему обещали заплатить вдвое больше, чем за мертвых.

Он расхаживал туда-сюда, рисуясь и гордясь собой, и что-то кричал по-чеченски. Но и по-русски тоже.

— Ты убивал?.. Скажи, ты убивал чеченцев? — кричал он.

— Нет, нет! — испуганно мотал головой солдат, к которому он обращался.

— Врешь, ты убивал! — орал, выпучивая глаза, чеченец, размахивая перед его глазами остро заточенным кинжалом. — Скажи, что убивал! Ну, говори!

Но солдат лишь ожесточенно мотал головой. Наверное, он даже не очень понимал, о чем его спрашивают, потому что не отрываясь смотрел на кинжал.

Солдат трусил, и это нравилось боевику. Нравилось, что его боятся, что он в центре внимания и что такой герой.