Андрей Ильин - До последней капли

— Извините, мужики. Нет.

— А если поискать?

Сан Саныч не испугался. Он не боялся хулиганов. Его защищал возраст. Как бы ни хотел уличный бандит покуражиться, как бы ни мечтал поживиться, от такого старика, как Сан Саныч, он обычно отступал. Неудобно бить человека, который на вид даже не в отцы — в прадеды годится. Не добудешь в единоборстве с ним славы. И не разживешься. Откуда у него деньги, а тем более ценности? Так, мелочевка в кармане и допотопные часы «Слава» на руке.

Брать нечего, а сидеть тем не менее полный срок. А может, даже самый полный. Кто их знает, стариков. Ты его просто пуганешь, толкнешь для порядка, а он упадет да поломается весь или вовсе Богу душу отдаст с испугу. Вот тебе и вышка.

Нет, со стариками даже самые нетрезвые хулиганы предпочитают не связываться. В этом Сан Саныч много раз убеждался на собственном опыте. Замахивались на него в темноте ночи частенько, но чтобы бить — ни разу. Рассматривали и отпускали на все четыре стороны. Случалось, еще и домой провожали, от настоящих хулиганов оберегая. И такое бывало.

И на этот раз ничего произойти не могло.

— Знал бы, мужики, что вас встречу, обязательно бы загодя сигарет купил. Чтобы не огорчать отказом. А так — извиняйте, — добродушно сказал Сан Саныч и повернулся, чтобы идти дальше.

Но не пошел.

Ближний к нему хулиган, больше ничего не сказав, вытащил руку из кармана.

«Что же он сигареты спрашивает, руки из пиджака не вынимая? — удивился Сан Саныч. — Чем он их брать собирался?»

Но еще прежде чем удивился, Полковник уже действовал. В соответствии с фронтовыми рефлексами. Там некогда размышлять, куда летит мина или тебя или не тебя выцеливает снайпер. Там надо падать и зарываться в землю, подчиняясь инстинкту страха, который много поворотливей даже самых быстрых мыслей. Если на фронте будешь обдумывать, что делать, прежде чем делать — погибнешь в первом же бою.

Сан Саныч не думал. Вернее, думал, но вослед действиям. Тренинг последних недель возродил в нем некогда могучие, но чуть притупившиеся со временем окопные инстинкты. Хочешь жить — доверяй интуиции. Не хочешь — не жалуйся на происки судьбы.

Сан Саныч почувствовал приближение опасности за мгновение до того, как эту опасность можно было увидеть и осознать. Ему только не понравились глубоко засунутые в карманы руки, а его тело уже просчитало вектор возможной атаки. В него столько раз стреляли и тыкали штыками, что оно стало гораздо мудрее своего хозяина.

Но, к сожалению, его тело было уже не тем двадцатилетним телом. Оно умело чувствовать, но уже не могло так быстро, как раньше, реагировать. Молодой хулиган оказался быстрее.

Кулак с продетым в пальцы кастетом по самой короткой траектории пролетел от кармана к голове Сан Саныча. Полковник не смог избежать удара. Он смог только отклониться. Самую малость. Ту малость, что отделяла висок от лба.

Удар.

Сан Саныч без вскрика упал на колени и на спину. На долю секунды он потерял сознание, а потом ему стало больно. Ему очень повезло, что ему стало больно. Если бы удар пришелся туда, куда назначался, он бы ничего не почувствовал. Совсем. И никогда.

— Готов! — сказал второй хулиган.

Первый быстро снял и спрятал кастет в карман. Теперь они напоминали прохожих-тимуровцев, склонившихся над неудачно упавшим дедушкой.

— Проверь его — жив он или нет.

— Обижаешь! Чай давно не девица!

— Ладно скалиться! Я сказал, проверь, — приказал второй. — И не забудь с него часы снять. И карманы вывернуть. Чтобы все натурально выглядело.

Хулиган с кастетом подошел ближе. Наклонился.

Сан Саныч глядел на него сквозь прикрытые веки, не подавая признаков жизни. Так их учили лежать, изображая бездыханный труп, когда противник прокатывается через твои позиции. Полежать как-нибудь особо хитро, например мордой в лужу, но без пузырей, а потом встать и сзади, по уходящим в полный рост фигурам, прочертить длинную автоматную очередь. Или просто полежать, до темноты. А по темноте незамеченным уйти к своим.

Хулиган сорвал с руки Сан Саныча часы. Вытряхнул из кармана мелочь.

Теперь он должен был уйти. Нечего ему было больше делать подле бездыханного тела поверженного им прохожего. Нечего уже было ему у него брать.

Но он не ушел. Он остался. Он полез пальцами к горлу Сан Саныча. Не к руке даже, где пульс не так слышен, — к сонной артерии, биение которой невозможно не почувствовать.

— Во блин, живой! Слышь, пульс бьется.

— Ну так добей, не тяни. Пока кто-нибудь мимо не пошел.