Андрей Ильин - Тайные люди (Записки невидимки) [= Обет молчания]

Пока я ел за спиной и у двери стояли охранники, не спускающие с меня глаз. Кончить с собой мне не дадут точно! Ладно, смиримся и с этим.

Я жевал хлеб разбитым ртом — какая это еда — дополнительная мука и размышлял на тему: не последовать ли совету Убийцы. Чего я жду? Милости? Ее не будет. Перевербовки? Так я ее не приму даже если вдруг, что маловероятно, такая возможность представится. Помощи резидента? Возможно. Бродит же он где-то. Ему вызволять меня, напичканного опасной информацией, прямой резон. Может и Контора подключится? Вдруг не такое пропащее мое дело, как кажется? Вдруг вывезет кривая. Ради такого дела можно и потерпеть.

После еды и короткого, часа четыре, забытья, меня снова били, но били уже опасней, дубинками, с оттягом, по свежим кровоточащим ранам, так, что мне даже пришлось пару раз потерять сознание. Иногда мне казалось, что им от меня ничего не надо и избиение продолжается просто ради вымещения злобы или спортивного интереса. Меня даже ни о чем не спрашивали, просто молотили чем и куда ни попадя. Но некоторое обережение моего рта и правой руки доказывало, что вопросы последуют. Я должен еще буду говорить и писать. Они лишь ждут, что эта бессмысленная молотиловка рано или поздно сломит меня и я спрошу — «что вы хотите?»

Перекур — обед — сон — молотьба. Шестичасовой непрерывный цикл. Как на заводском конвейере.

И все же некоторый прогресс наблюдался. Палачи подустали. Движения их стали менее резкими и менее частыми. Но слабость ударов с лихвой компенсировалась болезненностью израненного тела. Собственно говоря, меня можно было и не бить, мне было больно и так.

Перерыв — обед — забытье…

Кажется, прошло двое суток.

— Замучил ты нас! — жаловался здоровяк, разминая ушибленный об меня кулак. — Хоть бы подох скорей.

Снова серия злобных ударов. Потеря сознания. Передышка.

Я начал сдавать. Я почувствовал как искусственно поддерживаемое состояние безразличия вытесняется чувством злобы. Я начинал смертельно ненавидеть палачей. Злость — опасный советчик, как и любые другие сильные чувства. От ненависти до предательства, как ни покажется странным, всего несколько шажков. Вначале возненавидеть, потом попытаться сохранить себя для мести, пойти на мелкий компромисс…

По-настоящему защищает только чувство безразличия. Когда плевать на боль, на своих мучителей, на родственников, на друзей, на саму жизнь. Когда на этом свете уже ничто не держит и весь ты там, в недоступной им запредельности. Такими недосягаемо безразличными были первые христиане, спокойно всходившие на костер, фанатики-мусульмане, распевающие молитвы с перебитыми руками и ногами. С такими справиться, таких перекроить на свой лад, невозможно!

Я до таких высот не дотянулся. Я сломался. Я возжелал мести, хотя прекрасно понимал, что мои мучители лишь пешки, исполнители чужой воли. Главарей мне не достать.

В кратких перерывах между пытками я сладостно мечтал вернуть им пережитую мною боль. Вернуть сторицей. Насладиться их стонами, криками, жалобами, как лучшей музыкой. Не понимая того сам, я вставал на скользкий путь, ведущий к пропасти предательства. Собственно говоря, этого они и добивались.

Спасла меня снова Учебка. Я был слишком конкретен, чтобы откладывать месть на потом. Я не выторговывал жизнь, как необходимость будущего сведения счетов. Я без раздумья отдавал ее за право насладиться ответной болью. Зуб за зуб! Жизнь за жизнь! И только так! И только сейчас!

Ежеминутно я стал подмечать особенности поведения своих противников, выискивать, просчитывать слабые места в обороне. Таких почти не было. Но они были! К идеалу можно стремиться, но его нельзя достичь. В любом сверхнадежном механизме отыщется слабое звено. Так учили меня. И я искал!

Я уже знал что и когда буду делать. Скорее всего в этой борьбе мне придется умереть, но по меньшей мере две жизни я заберу с собой! Это и будет моя месть. На большую, увы, рассчитывать не приходится.

Постепенно и расчетливо я стал изображать слабость. Я стал унижаться, плакать, молить о пощаде и валиться с ног от каждого удара. Я перестал сопротивляться внешне, концентрируя остатки сил для последнего боя. И он наступил.

Я сдался!

Ночью, когда по моим расчетам отсутствовало начальство, я потребовал бумагу и ручку. И еще я потребовал еду. Должен же я за свое предательство получить что-то, кроме прекращения издевательств.

Если бы рядом был Убийца, он никогда бы не допустил подобной промашки! Но его не было.