Андрей Ильин - Обет молчания [= Маска резидента]

Хлопнула входная дверь.

Я решил выждать, дав пять минут Резиденту на то, чтобы очухаться, и те же пять минут его гостям на то, чтобы они отъехали подальше. Третьи лица в предстоящем мне деле лишние, как в любви. Оно касается только двух человек — его и меня. Двух равных силами и опытом противников. А кто возьмет в этом почти месячном противостоянии верх, покажет ближайшее будущее. Долго я торил дорогу к Резиденту, и вот до желаемой встречи осталось пять минут. Всего пять минут! Уж как-нибудь дотерплю.

Резидент, вернувшись из коридора, опустился в кресло. Он уставился в одну точку и замер, уперев руки в подбородок. Сейчас он не напоминал опасного, непредсказуемого недруга. Сейчас он был лишь отчаянно уставшим человеком. Было даже как-то неловко тревожить его покой своими настырными домоганиями. Но, с другой стороны, сам виноват: тот, кто желает жить лучше других, должен быть готов к крутым поворотам судьбы. Чем выше вскарабкался, тем больней падать.

Истекло 4, 5 минуты. Я перенес тяжесть тела на правую, опорную ногу, приготовившись левой к решительному, как с обрыва вниз, шагу.

Во входной двери заскрежетал ключ.

— Катя, это ты? — спросил, не поднимая головы, Резидент.

Какая Катя? Какая может быть Катя, когда она в соседней квартире, повязанная по рукам, по ногам сидит. Какая Катя?!

Я отпрянул к стене. Неужели гости вернулись? Но как они открыли дверь?!

— Я сейчас! — крикнул Резидент. Он все еще расслабленно сидел, не понимая, что происходит. Он думал, что вернулась дама его сердца, а это пришла совсем другая дама — старая, с длинной, бритвенно заточенной косой, которой легко косить травостой и головы неосторожных смертных.

Я увидел то, что не мог заметить Резидент. По коридору, почти припадая спинами к стене, на цыпочках крались три одетые в темное фигуры. У передней поперек живота висел короткоствольный, вроде «узи», автомат, другие были вооружены пистолетами с накрученными на дула набалдашниками глушителей.

Передний поднял, показал два пальца, развел их в стороны, сжал кулак, выставил большой, махнул им в проем двери.

Все ясно: двое одновременным шагом проникают в комнату, отступают за дверные косяки, третий с автоматом зависает в двери, страхуя разом комнату и входную и прочие ведущие в коридор двери.

Секунда — шагнуть вперед. Еще одна — отшатнуться в сторону. Мгновение — вскинуть оружие. Две секунды с небольшим до открытия огня. Стрелять будут двумя стволами разом. Ни единого шанса для Резидента. И очень мало для меня, если высунусь.

Можно из засады уложить трех противников, не опасаясь встречного выстрела, если у противника оружие в карманах покоится или в крайнем случае на предохранитель поставлено. Пока сообразят, пока его в боевое положение приведут — перед мертвыми их очами уже ангелы хороводы водить будут.

Но этим ни тащить из карманов, ни взводить пистолеты не требуется! Они уже вытащены и уже взведены — только на курок жми, не ленись. Пока одного отстреливаешь, второй мгновенно отскочит под прикрытие кресел, влет всадив в опасный угол пол-обоймы. Допустим, второго я достану в прыжке, и, допустим, его пули пройдут мимо. Но есть еще третий! Этот изрубит меня из автомата в лапшу и покропит меня сверху моей же кровью. Он просто нажмет курок и поведет дулом от стены к стене. От этого гороха пуль мне не увернуться. Он самый опасный. Так что если начинать, то с него.

Если начинать…

А если нет? Тогда проскочу. Наверняка проскочу. Два глухих, похожих на падение книги на пол выстрела Резиденту в голову, еще один, контрольный, за ухо — и быстрый уход. На все — минута. Комнату они, естественно, обыскивать не будут, не до того. Мне останется выждать за портьерой несколько десятков секунд и тихо и незаметно покинуть квартиру. Риск самый минимальный. Способные меня зацепить шальные пули по комнате летать не будут. Здесь предвидится не бой, а заказное, на три выстрела, убийство. Может, не лезть на рожон? Это липовых биографий много, а натуральная жизнь одна. Может, переждать по-тихому?

Но Резидент! Но дискетка!

Вечная дилемма между жизнью и долгом. Дискетка против меня самого? Не дороговата ли цена за 200 заключенных в ней слов?

Я еще взвешивал все «за» и «против». Я еще пытался выторговать у судьбы право на биологическое продолжение своего века любой, пусть самой позорной, ценой. Я все еще размышлял в контексте безусловных — инстинкта сохранения рода — рефлексов. И уже действовал вопреки им, согласуясь с условными, выработанными в классах и тренировочных залах учебки. Я решил затаиться, переждать, не лезть на гарантированную пулю и… подсчитал расстояния, отделявшие меня от противников, прикинул, как вернее использо-вать топографию квартиры, куда и как падать, когда и в кого вначале стрелять. Я решил любой ценой сохранить жизнь, но уже содрал носком левой ноги ботинок с правой. Я действовал вопреки решению своего биологического «я». Я действовал согласно параграфам устава. Буква закона была во мне сильнее инстинкта самосохранения.