Андрей Ильин - Обет молчания [= Маска резидента]

Утро. Ставни закрыты. Во дворе охранник. Выехала и въехала легковая машина. Один из охранников выгулял хозяйскую собаку. Такую охранять стоит — целый капитал. Пришел почтальон, отдал через окошко в воротах почту и какой-то сверток. Интересно, какой? День. На чердаке заметил скрытый наблюдательный пункт. Вопрос, используется он или построен на черный день? Подходит нынешний день под черный? Понаблюдать. Три раза въезжала и выезжала машина. Посторонних никого. Похоже, доступ внутрь разрешен строго ограниченному числу доверенных и многократно проверенных людей.

Вечер. Одна машина. Какой-то три минуты говоривший через дверь в воротах человек. Прогулка собаки. Уход двух охранников. Отработали смену? Но ведь заметил я их по меньшей мере вдвое больше. Получается, остальные несут беспрерывную вахту, то есть постоянно живут в доме.

Ночь. В «голубятню», иначе говоря, чердачный НП, поднялся человек. Похоже, до авторитета дошли подробности гибели его товарищей по ремеслу. Выехала одна машина.

Утро.

День.

Вечер.

Что же делать? Как подступиться к этой непроницаемой, как броня танка, крепости? За двое суток я не заметил ни одного изъяна в обороне. Более того, судя по сегодняшнему дню, она спешно укрепляется. Может, попробовать пробить ее тараном официальных органов? Я позвонил в милицию, наплел им с три короба про пьяных с ружьями бандитов, раненых и истекающих кровью прохожих, про слышимую из-за забора стрельбу и нецензурные выражения.

Моя авторская импровизация возымела даже большее, чем я мог ожидать, действие. Приехали не одна и не две, а аж три патрульные машины. Вооруженные автоматами милиционеры потолкались возле ворот, поговорили с вышедшими им навстречу охранниками и уехали восвояси. Скорее всего потревоженный авторитет созвонился со своими небескорыстными приятелями в органах, и те быстро отменили вызов.

Точно так же никакого действия не возымел массированный — а уж я расстарался — выезд пожарных и аварийно-газовых машин.

Крепок оказался домик. И не только стенами! Но должен же быть в обороне противника изъян. Я снова и снова перебирал накопленные за эти дни «против». В дом незаметно не проникнуть. Нахрапом не прорваться. Выезжающего или въезжающего авторитета не подкараулить, потому что он не выходит, а сиднем сидит где-то во внутренних помещениях. Где сидит, тоже установить невозможно. Сколько он там сможет скрываться, снова неизвестно. Изображать из себя почтальона, врача, милиционера, собирающего макулатуру пионера или умирающего от истощения прохожего бессмысленно: все равно дальше ворот не пустят. Положеньице! Что-то не упомню, когда такие имели место быть.

Еще раз.

Забор…

Ворота…

Стены…

Входящие-выходящие люди…

Люди. Главное дело, и людей-то почти нет. Более-менее постоянно выходит только охранник, прогуливающий собаку. Шлепнуть бы этого пинчера, раз до хозяина добраться не могу. Может, его с расстройства инфаркт хватит. Вон какая собаченция ухоженная. Другой детей родных так не содержит. Ей-богу, укокошу с досады, чтобы не отвлекал, не маячил туда-сюда со своим провожатым на поводке. То-то будет удар для подопечного обнаружить своего любимца в дохлом, как самая беспородная дворняга, виде! Ведь притащит, поди, ее пред светлы очи «шестерка»-охранник. Не бросит где-нибудь возле мусорки. Еще и похороны устроят, и поминки богаче, чем иному человеку. А ведь точно притащит. И устроят. Как пить дать!

А ну, крутанем обратно. Собака. Охранник, выводящий ее каждый день. Каждый божий день. Каждый, без перерывов. Один и тот же охранник. Одну и ту же собаку…

Еще не раз, не два и не десять я обсасывал пришедшую в голову идею.

Собака. Охранник. Приход-уход. Каждый день… Телескоп я бросил на крыше. Пропадай он пропадом. Я с его помощью свое открытие уже сделал. Пусть теперь другие наукой занимаются. Хоть даже те, несущие охранную вахту дворники. В конце концов, в тубусе телескопа, если из него внутренности вытряхнуть, можно очень даже замечательно хранить метлы.

Утром я вышел на последнюю, шестую, охоту. Из всего оборудования у меня были небольшой, чуть длиннее спичечного коробка пистолет с глушителем и истекающая дамскими запахами сучка эрдельтерьера, купленная накануне на Птичьем рынке. Эрдельшу мне до того пришлось малость поколотить, чтобы у нее выработался устойчивый отрицательный рефлекс на своего нового хозяина. Я воспитывал ее примерно так же, как дрессировали в свое время в учебке меня, когда хотели надежно закрепить какие-нибудь вновь требуемые навыки. За короткое время я добился выдающихся, куда там Дурову, результатов. При виде меня прикупленная на рынке собака, даже если в руках я держал, поводя у ее носа, первоклассную сахарную кость, норовила сорвать с места в галоп и убежать на самый край собачьего света. Контрольным словом, запускающим этот механизм страха, я избрал команду «нельзя!». Это «нельзя!» для моей любимицы было страшнее вышедших на промысел собачников! Слаба в коленках оказалась породистая животина. Люди, я в том числе, такие упражнения годами выносили без скулежа и поджимания хвостов. Еще и спасибо инструкторам говорили! А говорят — «собачья жизнь». А курсантская жизнь — не слабо?