Андрей Дышев - Плацдарм по бросовой цене

Я недооценил цепкость и ловкость людей, умирающих от жажды, но еще надеющихся получить глоток воды. За моей спиной раздался дикий визг толпы и топот сотен ног. «Мамочки» не просто бежали за мной, они превратились в лавину, чтобы завалить меня своими телами. Они сбили меня с ног, и я кубарем покатился по лестнице, ударяясь о металлические ступени головой, спиной, ногами. Упав на пол, я не смог встать, так как меня тотчас придавило теми женщинами, которые упали под напором бегущих сзади. Раздались вопль, крики, стоны, отвратительный хруст ломающихся суставов. Проем люка был слишком узким, и в нем образовалась ужасная толчея. Женщины давили друг друга, дрались, рвали одежду, выворачивали уши и носы; беременные с большими сроками, придерживая снизу свои огромные животы, пятились спиной, расталкивая своих сородичей ягодицами и лягаясь ногами. Накачанные инстинктом сохранения зародышей, они обезумели только при одной мысли о воде и были готовы убивать всех подряд, пробивая дорогу к ней.

Я как мог прикрывал голову руками, но это мало помогало; десятки шершавых подошв и жестких пяток приколачивали меня к полу; чьи-то жесткие пальцы прижались к моему лицу, словно щупальца осьминога. С ужасом осознавая, что выпустил джинна страшной разрушительной силы, я как мог приподнял голову и, вобрав в грудь воздуха, закричал:

– Ни-и-ка-а!! Уходи-и!!

По затылку прошла волна свежего воздуха. Оставляя на своем пути растоптанные, покалеченные тела, лавина «мамочек» вырвалась на палубу. По лестнице, заваленной корчащимися и стонущими телами, медленно спускались самые слабые.

Я с трудом поднялся на ноги, скинув с себя несколько безжизненных тел, и, хромая, вышел из отсека, едва не споткнувшись о пустой огнетушитель. Теперь мне стал понятен смысл этого предмета. Женщины вскрыли его, чтобы выпить.

Случилось самое страшное. «Мамочки», собравшись на краю палубы толпой, дрались за место на шлюпке. Несколько женщин уже спускались по веревочной лестнице, сталкивая друг друга ногами, другие прыгали с борта в воду. Раздалось несколько выстрелов. Должно быть, Ника догадалась воспользоваться револьвером, но оружие возымело тот же эффект, что и мои крики.

Я с ходу врезался в безумную толпу, жестоко расталкивая «мамочек» и пытаясь добраться до лестницы. Вокруг меня мельтешили страшные лица с белыми от пены губами. Тучи рук с растопыренными пальцами стрелами Горгоны устремились в меня, царапая мне лицо и вырывая волосы. Я рычал от злости и боли и, почти ослепший и оглохший от невыносимого визга, молотил кулаками во все стороны, медленно проталкиваясь к борту.

– Лодка не выдержит всех, идиотки!! – кричал я. – Разойдись, не то утоплю всех скопом!!

Невысокий борт внезапно уперся мне в ноги, и я, потеряв опору, полетел головой вниз в воду. Шлюпки, к счастью, подо мной не оказалось. Вынырнув на поверхность, я увидел вокруг себя лишь тучи брызг и мельтешащие в воздухе руки, словно крылья мельницы. «Мамочки» перевернули шлюпку, и она плавала в кипящей от сотен тел воде кверху днищем.

– Ника!! – кричал я, отбиваясь от тонущих и орущих женщин. – Ника, ты где?!

Женщины облепили полузатопленную шлюпку, словно мухи гнилую грушу. Многие пытались взобраться на нее верхом, но те, кто лишь держался за ее бока, тотчас стаскивали конкуренток в воду. В ход пошли зубы. Драка за место у шлюпки достигла своего апогея. Я увидел, как лупит лапами по ее бортам гепард, царапает когтями обшивку, рычит, повизгивает, кусает воду, пытаясь выбраться на сухое место, убежать из этого ада, а «мамочка», барахтающаяся в воде рядом, тонет и бьет кулаком кошку по голове. Гепард увидел меня и, по-своему расценив мой взгляд, из последних сил задрал голову и, широко раздувая ноздри, поплыл ко мне, шлепая по воде толстым хвостом. Я искал Нику, уворачиваясь от ударов и отрывая от своих волос руки тонущих «мамочек», словно гигантских пиявок. Гепард, подплыв ко мне, попытался закинуть лапы мне на плечи. Голова его была разбита, и между ушей из косого шрама хлестала темная кровь. Я еще никогда не видел такого молящего взгляда в глазах животного. Кошка отдавала мне свою последнюю надежду, мне, человеку, хозяину, царю природы, и не знала, что царь был бессилен что-либо изменить.

– Плыви отсюда! – крикнул я гепарду и хлебнул воды. – Плыви далеко! Здесь тебя утопят!

Черные глаза молили о пощаде. Я повернулся к гепарду спиной, чтобы не видеть этих пронзительных глаз, в которых, казалось, больше человеческих чувств, чем в глазах «мамочек».