Сергей Самаров - Первый к бою готов!

Сначала на эту, на чеченскую сторону моста приехал представитель нашей бригады. Опять заседал с Мовсаевым, проверяя и согласовывая списки. Нам это согласование казалось длиною в век, в десять веков, в бесконечность... Мы еле стояли, еле держались, чтобы не побежать по мосту к невидимым отсюда своим, – и пусть подлые чечены стреляют в спины, это только в сказках у них живет адат, который запрещает в спину стрелять, в действительности они стреляют в спину без сомнений... Желание бежать было сильнее чувства самосохранения... И еще было опасение, что опять что-то сорвется... Уже дважды срывалось... Нас дважды выводили во двор гауптвахты, дважды туда автобус заезжал, но неожиданно выходил Мовсаев, брезгливо и высокомерно нас осматривал и приказывал развести всех по камерам... На третий раз нас привезли все-таки к этому мосту... И увидели мы приезд представителя бригады, прошедшего мимо нас и даже простого человеческого любопытства не проявившего, чтобы посмотреть на пленников... Даже на капитана Петрова не посмотрел, хотя капитан стоял в первом ряду, с двух сторон солдатами под руки поддерживаемый... Словно бы приехавший офицер стеснялся... То ли стеснялся того, что мы пленники, сдавшиеся чеченам, то ли стеснялся того, что мы пленники, а он – нет... Но нам такое поведение офицера показалось плохим знаком. Сразу подумалось, что переговоры опять под угрозой срыва и капризный, как женщина, Абу Мовсаев в очередной раз что-то переиграет... Вот тогда и захотелось побежать...

Истеричность... Иного слова для описания нашего состояния тогда было не подобрать... Именно истеричность, желание немедленно, сейчас же у своих оказаться...

От группы, где Мовсаев беседовал с офицером из бригады, отделился человек и сел в машину, где его уже ждали еще трое. Поехали по мосту на нашу сторону. Значит, переговоры идут, значит, Мовсаев не сорвал их... А еще через пять минут в ту же сторону поехал чеченский автобус, дребезжащий, со стеклами, продырявленными пулями...

Мы ждали, у всех, наверное, как у меня, горло сдавило волнением. Мы ждали...

И с нашей стороны двинулся автобус... Медленно, неестественно медленно приближался... А мы ждали, мы истерично ждали, когда же водитель скорость переключит, когда поедет быстрее, быстрее к нам, за нами, потому что мы уже поняли, что именно в этом автобусе нас повезут на ту сторону...

Я будто бы заново переживал эти события, держал тетрадь капитана Петрова в руках, но даже одной страницы не перелистнул и, когда понял, что не смогу перелистнуть, потому что мне и своих воспоминаний хватает, своих, более ярких, чем чужие, о том же говорящих, отложил тетрадь в сторону и выключил свет.

Но уснуть я не мог долго еще...

Я, наверное, очень поздно уснул, потому и проснулся так поздно и все с тем же чувством беспокойства в груди и в голове... Словно бы сделал что-то не так и вскоре предстояло расхлебывать все это... Но, едва умывшись, я догадался, откуда у беспокойства растут корни... Скорее всего, правильно догадался... Мне очень не хотелось идти на очную ставку с Анжелиной, где придется смотреть ей в испуганные глаза и откровенно врать, упираться и стоять на том, что ничего она мне не передавала и я понятия не имею, о каких деньгах она речь ведет... Это достаточно веская причина, чтобы беспокойство испытывать... Не беспокойство за свою безопасность, а только чувство дискомфорта из-за необходимости вранья...

Я рассчитывал побороться с Анжелиной за счет своего взгляда. И посильнее люди не выдерживали его, и она не выдержит... Она начнет что-то путать, начнет отводить взгляд... В итоге не произведет впечатления честного человека... Но и обвинений против нее никаких выдвинуто быть не может... Может быть выдвинута только версия, которую практически доказать невозможно... И я не подставляю ее в этом случае, как она меня подставила. Но дело предстоящее в любом случае слишком неприятно, чтобы идти на него с радостью.

Без радости я и собрался идти, но отчего-то захотелось рискнуть и прийти в ментовку во всеоружии. Плохо я себя без пистолета чувствую... Даже в ментовке... И, выходя из дома, я заглянул в почтовый ящик. Пистолет по мне соскучился не меньше, чем я по нему, и просто просился в руку... Тем не менее пришлось убрать его в кобуру...

Время у меня в запасе было, я подумал было заехать к Волку, чтобы попросить его не пить до поминок и вообще на похороны не на своей машине ехать. У Волка есть дурацкая привычка за руль садиться в любом состоянии. Правда, у него есть способность трезветь, когда это необходимо: только что был никакой совершенно и вдруг, когда стало нужно, выглядит вполне прилично... И потому я не за него и не за его машину беспокоился, а за встречных ментов. Остановят, потом попробуй откупись... По нынешним законам, о которых только слухи ходят и неизвестно, приняли их или нет, какие-то драконовские меры против пьянства за рулем обещаются... Лучше бы Волку не попадаться...