Сергей Самаров - Стрельба в невидимку

Виртуального?… Это что-то, кажется, еще и из компьютерного мира… Вот и я заговорил языком, близким языку Осоченко. Теперь он меня понял бы.

Стоп!

Еще один существенный вопрос, который умный прокурор не преминет задать. Я в своих размышлениях отталкиваюсь от того, что в памяти Александры Чанышевой должно нечто остаться. Но ведь и преступник обязан подумать точно так же. Однако в таком случае он бы просто «убрал» свидетеля. Или убийца рассчитывал основательно подставить ее? Ситуация возникает магазинная. Как на весах – что тяжелее? То есть что важнее? Важнее попытаться свалить убийство мужа на жену или важнее не оставить свидетеля? В этом случае все зависит от интеллекта.

Конечно, я имею, кажется, основания думать, что не совсем дурак. Да, преступник может оказаться глупее. Он может не просчитать варианты, как просчитываю их я. Но опираться при создании версии на заведомо предвзятое мнение об умственных способностях оппонента – это уже само по себе глупо.

Вопрос следующий. Убийца уже побывал в квартире. Но потом посылает туда квартирного вора. Зачем? Он же мог взять необходимое сразу? Или это не убийца послал Гальцева? Или убийца был низкого интеллектуального уровня и не сумел найти, что требовалось. Тогда и пошел в работу «домушник». А у этого «домушника», интересно, какой интеллектуальный уровень?

Что я уперся в этот самый интеллект? Может возникнуть множество различных вариантов. Хотя мне по-прежнему кажется, что убийство связано с компьютером.

Компьютер в комнате Чанышева стоял на видном месте. Но как-то неровно стоял, с развинченным, сдвинутым, но не снятым до конца кожухом. И монитор в стороне. Корпус такого компьютера, насколько я знаю, называется «деск-топ», то есть горизонтальный, плоский. На такой корпус, как правило, ставят монитор. Очевидное удобство в работе. Если бы корпус был «мини-тауэр» – вертикальный, то монитор был бы расположен рядом. Это естественно.

Есть вариант, что Валентин Чанышев занимался вечером накануне убийства ремонтом. И для этого он снимал кожух. Но часто ли ремонтируют компьютеры? И насколько велика вероятность ремонта именно в этот день?

Надо полагать, обыск на квартире уже закончен. И есть какие-то результаты. Неплохо было бы знать их и выложить свою версию майору Лоскуткову. Однако у него серьезный допрос. Для него, конечно, операция по поимке Лешего сейчас на первом месте, потому что все начальство ждет результата и трясет бедного опера за воротник ежечасно. Дела о серийных убийствах всегда находятся под контролем Генеральной прокуратуры.

– Раздевайся… – приказал Лоскутков.

– Что? – не понял возмущенный задержанный.

Непонятливый какой – едри его в корень! – попался. И как только матери таких рожают. Не по-английски же с ним разговаривать. Но возмущение и непонятливость – это пройденный этап, привычный. Поначалу они все возмущенные и непонятливые. И все вопросы дурацкие любят задавать. Это потом уже привыкают. А если хорошо «подучить», то в рот будут заглядывать, чтобы очередное слово не пропустить.

– Раздевайся. Тебя осмотрит врач. Не переживай, опускать тебя здесь никто не собирается.

– Прямо здесь будет осматривать?

– Не повезу же я тебя в больницу.

– А что за осмотр? Зачем? Вообще, что вам от меня надо? – он наконец-то проявил естественное непонимание ситуации, как и положено проявить это каждому, виновному и невиновному. Или ему ситуацию уже объяснили по дороге сюда?

– Здесь вопросы задаю я, – Лоскутков посмотрел задержанному прямо в глаза, хорошо зная, что его рысий злобный взгляд не каждый способен выдержать.

– Вы для начала заполнили бы протокол. Фамилия-имя-отчество и прочее…

– После осмотра это может и не понадобиться.

– За кого вы меня принимаете?

– Здесь я задаю вопросы. Раздевайся.

Пришел дежурный фельдшер. В белом халате он вполне может и за врача сойти. А кто проведет осмотр – это сути не меняет. Всего и надо-то – осмотреть на предмет присутствия характерных царапин.

Задержанный стал раздеваться.

– Совсем или как? – спросил он.

– До трусов, – холодно ответил на вопрос фельдшер. – Полного стриптиза нам не надо, – и он все так же серьезно изобразил смех.

Царапины нашлись. На груди. И очень даже похожие царапины. Две рядом. Такими они и должны были бы быть, когда женщина интуитивно пытается защититься. Не длинные, но глубокие.

– Что и требовалось доказать, – сказал Лоскутков. – Можешь одеваться.