Сергей Самаров - Враг мой – друг мой

– Привет... Дела как? – спросил Максимов.

– Наливай... – сказал Раскатов.

– За твое здоровье... Что от старого пьяницы требуется?

– Номер нашего дежурного...

Это Максимов мог сказать, даже будучи в три раза пьянее, и без запинки продиктовал номер. Затем поинтересовался:

– У тебя все в порядке?

– Почти... Из плена вырвался, вооружился, продолжаю воевать...

– Тебе патрончиков не подослать? – Вадим принял слова за шутку и ответил шуткой.

– Если только не больше литра... – так же отреагировал и Раскатов. – Ну все, пока...

Прежде чем звонить дежурному, Василий Константинович прислушался.

Ничего подозрительного поблизости Раскатов не заметил, однако со стороны дороги вдруг донеслась стрельба. Полковник улыбнулся. Он понял, в чем дело. Те два старика, которых он обегал через ельник, показали, где они слышали звуки. И теперь шестнадцать оставшихся при оружии боевиков обстреливают заросли. Стреляют вслепую. Только от ярости и трусости. Они напуганы и боятся теперь нападения сзади... И стреляют туда, где уже давно никого нет. Глупое занятие...

Шли быстро, чтобы наверстать потерянное на разговор время и успеть засветло перейти минное поле, которым, по настоянию, кстати, самого Умара, окружил свое тайное убежище Байсаров. Автомобильный асфальтированный перевал обошли стороной и только по им одним ведомым тропам вышли к перевалу пешему. Здесь было светлее, да и на другой стороне хребта долго еще будет светло. Но им спускаться надобности пока не было, дальше путь лежал уже поверху.

Сложная и извилистая, меняющая направление тропа обеспечивала хорошее укрытие убежищу джамаата. Потому Умар и был уверен, что полковник Раскатов не сможет найти их «медвежий угол». Ведь эмир сразу повел всех прямо в противоположную сторону, и Раскатову неизвестно было, что так пошли только потому, что другого пути нет. Потом нужно было в обратную сторону повернуть. И знали об этом только те, кому это знать было нужно.

Выходить к тропе через перевал можно было бы и напрямую с автомобильной дороги – это короче в три раза, но там такой сложный путь, что времени на него затратишь в два раза больше. Пришлось бы и через скалы карабкаться, и через густющие кусты продираться, оставляя на ветвях клочья одежды, и в буреломе ноги ломать. Можно было и третьим путем до места добраться: сразу в долину спуститься и долго идти, меняя направления, по ручью. Но этот путь слишком длинен. Придется тогда еще одну невысокую гору огибать. Да и сам там будешь всем взорам открыт. Поэтому третьей тропой лучше не пользоваться.

Теперь Астамир уже не старался идти рядом с отцом, но сам Умар на сына время от времени бросал косой взгляд и видел, что тот необычайно задумчив и даже трижды спотыкался о вылезающие из-под земли корни. Это хорошо, что Астамир задумался, значит, отец своими словами поселил в душе у сына сомнения. Вовремя брошенное в благодатную почву зерно может дать добрые всходы. Главное, чтобы почва была подходящая. Каждое растение свою почву любит, как каждый человек свою землю, как каждый человек свой идеал красоты. И все видят мир по-разному...

Еще будучи командиром десантной роты, Умар разговаривал однажды со своим солдатом, татарином по национальности. Сидели у костра в разбитом артиллерией и вертолетными «НУРСами» афганском кишлаке и разговаривали. Солдат, вспоминая что-то с мечтательно затуманенным взглядом, рассказывал:

– Меня дома такая девушка ждет... Лицо красивое... Круглое, как луна...

Разговор проходил в присутствии других солдат, здесь же, у костра, устроившихся на ночь. Это сравнение, помнится, вызвало тогда общий смех. Никто не хотел принимать такую красоту за красоту и не боялся обидеть, как им казалось, простоватого татарина. Хотя глубокого, затаенного смысла в сравнении было гораздо больше, чем во всех «методичках» по проведению политзанятий в советской армии. Того смысла, что между строк и слов существует и не для каждого бывает открыт. Нужно было только о главном задуматься. А главное в том состоит, что каждый человек видит окружающий его мир по-своему. И каждый народ тоже. Что одному кажется красивым и благородным, для другого выглядит уродством и подлостью. И чтобы жить среди людей, не вступая с ними в конфликты, необходимо понимать, что у других есть право смотреть на вещи иначе. Тогда, в начале восемьдесят второго года, в самый разгар афганской войны, вслух высказывать эти мысли было не просто греховно, но и опасно. Можно было бы и с должности полететь. Но сам Умар еще тогда понял, почему афганская война никогда не сможет закончиться победой... Потому что афганцы иначе на жизнь смотрели, чем «шурави»...